– Пройдёмте, – махнул рукой Педант и повёл за собой по длинному коридору.
«Чисто, как у нас наверху. Грязь, наверное, сама убегает из этого ужаса. А нет, её с позором выгоняют», – думал я, отмечая стерильность квартиры.
Мы шли, а он пшикал по сторонам антисептиком. В квартире пахло больницей. Этот шлейф хлорки, смешанной с чистотой, пробивался даже под маску.
Попав на кухню, мне пришлось залезть и осмотреть вентиляционное отверстие.
«Странно… Ничего подозрительного? Кроме гиперпорядка», – мысленно просуммировал я.
– Смотри, – мне тихо на ухо прошептала Тана, указывая на деревянный стол, одетый в зелёный пластиковый чехол.
Больничный рецепт: «Аминазин».
– А можно выйти в туалет? – спросил я в надежде получить доступ к остальным комнатам.
– Нет, в другом месте сходите. Я не планировал знакомиться с вашими микробами, – рявкнул и сжал плотно губы педант, видимо сдерживая нарастающее раздражение.
Квартиру мы покинули в замешательстве. Следов убийств нет, но он же мог и избавится от них. Да ещё и этот рецепт. Аура у чистоплюя конечно сбивчивая, хотя не чёрная.
«Надо срочно доложить преподу».
Стоило о нём подумать, как он тут как тут.
– Ну что? – с задоринкой в глазах спросил Роман Дормидонтович.
– У него на кухонном столе лежит больничный рецепт. Ему прописали Аминазин, – отрапортовала Тана
– Всё понятно, – потёр рука об руку наставник.
– А что вам понятно? – не мог я не выяснить.
– Это сильно психотропное средство. Он болен.
Тем же вечером мы попали в больницу. Там выяснилось, что Иван Турин состоит на психиатрическом учёте. У него на фоне боязни микробов развилось обсессивно-компульсивное расстройство.
Его тётя работала в санэпидемстанции. Она постоянна заставляла Ивана протирать стены спиртом. Три раза в день квартира дезинфицировалась. Вся еда в доме замачивалась. Мясо плавало четыре часа в воде с содой, фрукты – час, а колбаса мылась с мылом. Бутылки тоже вычищались. Посуда, с которой ели, дополнительно прожаривалась в духовке. Не каждая тарелка это выдерживала. Но тётя Игоря говорила: «Ничего, милок, зато вирусы подохли».
– Роман Дормидонтыч, это он? – я засомневался, но всё же спросил.
– Ты же видел его ауру, она не чёрная, – начал пояснять препод.
– А вы как увидели?
– Я почувствовал ещё тогда, когда дом о нём заговорил, – признался он, указав на девятиэтажку, которая примечательна лишь небольшим граффити в виде синицы, впорхнувшей на его фасад.
– А зачем вы нас к нему направили? – разозлился я из-за бессмысленно потраченного времени.
– За опытом. Он бесценен! – учитель махнул нам рукой и ушёл по своим делам.
Как я про опыт не подумал? Сейчас меня волнует любовный. Наружу рвутся ядовитые мысли о Тане. Они разъедают мозг и я поддаюсь.
– Тана, нам надо поговорить, – сдерживая накал страстей, выпалил я.
– Согласна, – возможно она меня поняла на уровне ауры.
Какая нам разница парк или скорее аллея? Мы отправились в ближайшее место тишины. Тишина обожает ауры, наша тревога у неё на ладони.
Классика Земли в заурядном островке лавочек и деревьев, спрятала постаменты, тайно шепча о величии аллеи. Её распечатывал Пушкин, и запечатывал Гоголь.
– Я тебя люблю, – со страхом в голосе, признался я.
– Прости. Что? – она сделала вид, будто не заметила, и села на ближайшую лавочку.
– Я это не повторю! – речевым напором испепелил её лживую имитацию непонимания.
– Мы же друзья. Какая любовь?
– Светлая и настоящая. Она заточённой птицей рвётся у меня из груди. Я еще в детстве понял, ты – та самая, – со скрипом заржавевших прутьев тайна выпорхнула наружу.
– Я и не думала, что твоя речь может становиться настолько поэтичной, – моя возлюбленная попыталась поменять тему.
– Тут это не главное. Мои чувства – моя боль. Твоя душа поделила меня на ноль, – выпалил я слова, словно пробку из шампанского.
– О, стихи пошли, – не таяла снежная королева.
– Я смотрю, ты меня и не пытаешься понять, – это были последние слова перед тем, как я развернулся и ушёл. Куда? Навстречу надежде.
Сегодня не мой день – учитель направил не туда, да и Тана потопталась по моим чувствам. Надеюсь завтра мы выясним что-нибудь дельное.
Часть 2. Семена жестокости
– Дорогие дома, будьте добры, доложите обстановку. Кто ещё у вас вызывает опасения? – вопрошал преподаватель, созвавший нас в дворике, где стоит Туч.
– Уважаемый, я недавно тут девочку спасала, и мне не понравилась одна пожилая парочка из девяносто девятой. Какая-то сердобольная женщина и в край подавленный мужчина, – прощебетала пятиэтажная соседка Туча.