Выбрать главу

– А мастера почему не пригласили? – поинтересовался он у старосты.

– Ишь чего удумал! – визгливо выкрикнула из толпы какая-то баба.

Огньяр приподнял брови. Ефрем Порфирьевич шикнул через плечо, стянул шапку и начал тискать ее в руках.

– Так знаете ж, каковы те мастера, – крякнул он наконец. – Цену запросят неподъемную, а вдруг и еще чего – корову последнюю, девку, да че да1… Да и ежели даже соберем по сусекам монет, а мастера того потом тварь болотная схарчит, кто нам их потом вернет? Так что мы эти рубли лучше тебе отдадим, а ты нам оберегов от лиха того наделаешь.

Это звучало заманчиво, но даже не потому, что за глиняные бусины с рунами Огньяр мог заработать целое состояние. Конечно, шанс, что все пойдет наперекосяк был огромный, но если ему удастся выяснить, что за лихо завелось на болоте – а уж тем более, если ему удастся его извести, – не только деньги – почет ему на всю жизнь будет обеспечен.

– Погляжу я, что за тварь детей под воду тягает, – решился Огньяр. – Заодно решу, какие обереги мастерить. А может и ясно станет, как ее одолеть.

Крестьяне одобрительно загудели, бабы запричитали, вскидывая руки в крестном знамении. Народ потихоньку начал расходиться.

Огньяр вернулся в горницу, кинул взгляд на чашки с клюквой и от души выругался: отвлекшись на жалость к себе, он перепутал чашки – целая клюква смешалась с порченой, и теперь надо было потратить столько же времени, чтобы все исправить.

*****

Следующий вечер подходил для ритуала знакомства с нечистью как нельзя лучше: в первый день новолуния лихо было почти бессильно. Почти – на малые пакости, типа напугать потусторонним смехом старуху в бане, или молодую девку на речке за ягодицу холодной рукой схватить, его хватало.

Готовился Огньяр тщательно, очень уж не хотелось ударить в грязь лицом. Да и мало ли какая тварь его на той стороне поджидала. Он несколько раз подкрутил фитиль у свечей, достал сразу четыре мелка на случай, если один сломается. Весь день Огньяр только и делал, что бормотал заговоры, чтобы они от зубов отлетали, а когда солнце окончательно спряталось за горизонтом и лес за окном избушки почернел, он начал готовиться к ритуалу.

Из печки раздалось шуршание, и из устья выполз домовой в красной дымящейся рубахе. Оставив свое занятие, Огньяр подошел к берестяному коробу, где хранился хлеб, отломил добрый кусок от вчерашней краюхи и положил на самое маленькое блюдце. В другое такое же он налил немного шишкового варенья, принесенного одной из деревенских теток в благодарность за то, что корове помереть от сглазу не дал. Домовой (Огньяр звал его Митяем) огляделся, принял угощение молчаливо; усевшись у блюдец, он покрутил их, раскрошил хлеб и начал есть, причмокивая и макая крошки в варенье. Митяя Огньяр любил. Хотя, “любил” – не совсем то слово. Он ему сочувствовал. Не только он натерпелся от Волемира зуботычин, домовому тоже досталось. Сам знаткой никогда об этом не рассказывал – Огньяр узнал об этой истории от вазилы2. Она ходила между навьими, как страшная сказка, какими люди пугают детей. Огньяр бы не удивился, если бы узнал, что нечистики и свою малышню стращали деревенским колдуном.

Волемир был человеком жестким, не терпящим неповиновения. Как он оказался в Крутом Яре, никто не знал. Говаривали лишь, что появился он в конце осени, а за ним пришли жгучие морозы, от которых деревья в лесу трещали. Митяй достался ему “по наследству”, вместе с хатой, в которую и поселили знаткого.

Волемир дело свое знал и брался за любую работу: по просьбе селянина на соседскую жену килу3 накидывал за то, что на сеновал с ним отправиться не захотела, а потом сам же ее и лечил – уже за деньги ее мужа.

И пришла как-то к Волемиру девица одна, из соседней деревни. А идти было, почитай, верст тридцать, и все это по болотам да снежным лесным переметам. Просила она знаткого, чтобы глянул он на судьбу их с суженым ее. Что делал в тот момент Митяй – каждый говорит разное: кто-то – что хлеб пек, да тот пригорел, кто-то – что пол мел, а Волемир от пыли расчихался, отвлекся да заговор неверно произнес, да все одно: вышло так, что знаткой проклял своего домового – непонятно, то ли в сердцах, то ли умышленно, – хлопнул в ладоши – и Митяй оказался в лесу, далеко-далеко от дома. А домовым вдали от своей избы, как известно, долго не протянуть. Блуждал Митяй по заснеженному лесу, почитай, весь день. Силы его иссякали стремительно, как вода сквозь пальцы утекали. Собрался он уже помирать, осенил себя ведьминским знаком – но подхватили его лесные черти, что по приказу хозяина за домовым наблюдали. Хоть и недолюбливали друг друга домашние духи и духи лесные, не мог Ворса4 собрата на погибель оставить. Принесли черти Митяя в дом, что стоял поодаль от остальных: заходить глубже в деревню им не хотелось – мало ли, вдруг колдун, что Митяя выгнал, и их изведет. Начали тамошнего домового кликать и поняли, что нет его там. Исчезли черти в вихре, появились на пороге второй избы, уже ближе к деревне. Открыла им бабища в три обхвата.

вернуться

1

Да че да – в пермском говоре – и так далее

вернуться

2

Вази́ла – в славянской мифологии домашний дух, заботившийся о лошадях.

вернуться

3

«Кила» у пермяков – грыжа, опухоль или другая болезнь, насылаемая колдуном на человека или животное.

вернуться

4

Ворса – мифологический персонаж пермяков, леший