"И правильно, — размышляла Милка, подергав стальным захватом зажатую ногу, просто так, для порядка, — не для того меня сюда приволокли, чтобы я могла свободно уйти. И кому ж он молится? Алтарь же пустой…".
Над кумирней сконденсировалось расплывчатое облачко, взметнулось туманным смерчем и растаяло, явив взору худощавого парня во вполне современной одежде — джинсах и вязаном пуловере.
— Ну, что случилось? — недовольно поинтересовался он, глядя сверху вниз на распростертого ниц юношу и не обращая никакого внимания на Милку. А та, подавшись вперед от неожиданности, хрипло выдохнула:
— Андрей, — и, прокашлявшись, завопила во весь голос, — Андрей, спаси меня!
— А это ещё кто, — словно не слыша отчаянного вопля, хмуро поинтересовался парень, — зачем притащил?
— Она была в городе, — отрапортовал Милкин страж.
— Ну, так убрали б и дело с концом, — равнодушно сказал Андрей, — не впервой.
— Она защищена.
— Она? — парень покосился на девушку, — чем же?
Милка была поражена. Без сомнения, это Андрей, она не могла ошибиться, не может быть второго такого, как две капли похожего на мужчину её мечты.
— Андрей, ты что, не узнаешь меня, — жалобно сказала Милка, чувствуя, как предательски дрожит голос, — я же Ленина подруга, я была на вашей помолвке.
— Ну, и что? Правила для всех одни.
— Как что? — но возмущение осталось без ответа, потому что юноша-страж, наконец, выдал:
— Ожерелье гасит наши удары.
Парень соскочил с постамента, на котором обретался, словно древнее божество, и, скользнув к Милке, прикоснулся к украшению на шее. Последовавший оглушительный вопль, запах паленого мяса, огненная вспышка — и всё это одновременно — ошеломили девушку. Она-то думала, что её уже ничем не удивишь, как-то притерпелась к чудесам не в свою пользу. А тут такое…. Её ожерелье, как и Дарьино, тоже с норовом.
Отскочивший назад Андрей, недолго думая, кинулся в темноту за постаментом. Протяжный скрип открываемой дверцы многократно усиленным эхом пронесся по залу. Жуткий грохот обрушившего хлама, невнятная брань, звон разбиваемых хрупких вещей и парень, весь в паутине и пыли, вернулся с кнутом на коротком кнутовище, отполированным до зеркального блеска. Лихо щелкнул пару раз длинным охвостьем с металлическим наконечником и, довольный результатом, хлестнул не ожидавшую подвоха Милку. Девушка дернулась, прикрывая лицо — тяжелая блямба на конце кнута мелькнула в сантиметре от глаза — и услышала, как дробно застучали, осыпаясь на пол, бусинки. Только и успела, что судорожно сжать ладони, пытаясь удержать ускользающую радугу. Не успела.
Вялая апатия навалилась внезапно, делая бессмысленной всю прожитую и непрожитую жизнь. Милка рухнула на колени и по-волчьи завыла, изливая в зверином реве свою тоску, затряслась от волны накатывающей депрессии, глухой, беспросветной, затягивающей в омут безнадежности. И продолжала выть, когда её тащили вниз по крутой лестнице, когда оставили одну в темной, похожей на сырой склеп, камере, когда заскрежетал замок, вдвинутый в пазы одним резким движением. НЕТ СМЫСЛА ЖИТЬ…НЕТ…
* * * * *
На кухне Макинтош медитировал над газовой плитой, отрешенно наблюдая за тем, как неторопливо поднимается коричневая пена. При варке кофе главное — не упустить время, когда следует выключить газ и осадить ароматную взвесь, хотя истинный эликсир бодрости все же лучше варить на песке.
— Там Милку схватили, — с вожделением принюхиваясь к аромату размолотых кофейных зерен, с порога кухни сообщила я, прерывая таинство приготовления благородного напитка. Макинтош дернулся, оборачиваясь, и кофе, верно подгадав момент, тотчас сбежало. Морща нос от пригорелого амбре, я оттолкнула Макинтоша в сторону и перекрыла газ, потому что на моего незваного гостя напал внезапный столбняк. Я легонько помахала рукой у него перед глазами:
— Эй, слышишь, что сказала? Милку схватили.
— Кто? — отмер парень.
— Какие-то бронзовотелые юноши. И бросили в темницу.
— Стражи, — парень рухнул на заботливо пододвинутый мной табурет (несмотря на явную бесцеремонность вторжения, хозяйке не стоит забывать о правилах гостеприимства), — но они не берут пленных, незачем. У них установка — убивать всех живых.
— А Милку взяли, — оттирая плиту от накипи, попутно ознакомила я Макинтоша со своей версией событий, — и отволокли к своему предводителю, если не веришь, иди и сам посмотри.
— Не хочу… Что это изменит?
Я вымыла плиту и опять поставила турку на огонь — кофе хотелось до одури. Теперь я контролировала процесс, а Макинтош, пригорюнившись, сидел у стола, погруженный в невеселые думы.