Николай Свечин
Как Лыков не стал генералом
Директор Департамента полиции Белецкий вызвал к себе статского советника Лыкова в восьмом часу вечера. Вид у него был непривычно сконфуженный.
– Алексей Николаевич, у меня к тебе просьба, – начал он, хмурясь и играя бровями.
Лыков насторожился. Таким он начальника еще не видел. Статский советник молча ждал, а Белецкий никак не мог продолжить.
– Ну? Степан Петрович, не юли. Что-то неприятное?
– Как сказать. Пожалуй, это будет для тебя очень выгодно.
– В каком смысле?
– Во многих, во многих… Ты ведь хочешь стать генералом? Не прочь надеть белые брюки?[1]
– Только дурак не хочет стать генералом, – усмехнулся Лыков. – Однако правила этого не позволяют.
Согласно правилам, статскому советнику для повышения требовалось иметь не менее пяти лет выслуги в своем чине, не менее двадцати лет общей выслуги в классных чинах, и состоять в должности не ниже пятого класса[2]. Общей выслуги у Лыкова было о-го-го, тридцать четыре года! И должность позволяла. Он числился чиновником особых поручений при министре внутренних дел, прикомандированным для занятий в Департаменте полиции. По росписи должностей – четвертый-пятый классы. По двум показателям сыщик мог рассчитывать на повышение. Однако статского он получил в тысяча девятьсот девятом году и сейчас, летом тринадцатого, не имел еще права на производство. Разве только не в очередь, по особому повелению государя. Но на такое Лыков не надеялся, так как пребывал в опале уже много лет.
Директор радостно замахал руками:
– На сей предмет можешь не беспокоиться! Все будет проведено в наилучшем виде.
– Так, – насторожился Лыков. – Что я должен сделать, если за сей подвиг нарушат закон?
Белецкий пояснил просительно:
– Увидеться со старцем и выполнить его просьбу.
– С каким еще старцем?
– У нас только один старец, Григорий Ефимович Распутин.
Сыщик не сдержался и выругался. В кабинете повисло молчание. Наконец Лыков спросил:
– А что ему нужно?
– Наказать одного негодяя, который раздражает Григория Ефимовича.
– Почему это должен делать я? Есть сыскная полиция градоначальства, пусть они и занимаются!
– И чин действительного статского получит Филиппов? – ехидно уточнил Белецкий.
Главный столичный сыщик Филиппов тоже не прочь был надеть белые штаны, но никак не мог заслужить их при сварливом градоначальнике Драчевском.
– Владимир Гаврилович давно достоин повышения, – заступился за своего товарища Лыков. – И сыщик он от Бога, лучше меня, пожалуй.
– Лучше тебя никого нет, в этом вся закавыка, – возразил директор. – Именно так сказал Распутину Комиссаров. И теперь старец желает поручить дело именно тебе.
– Экая скотина, – опять выругался Алексей Николаевич.
Полковник Комиссаров из Отдельного корпуса жандармов славился беспринципностью и неразборчивостью в методах. Сейчас он занимал пост начальника Вятского ГЖУ[3] и мечтал о возвращении в столицу.
– Что, Мишутка подбирается к старцу? Если из Вятки оказывает ему услуги?
– М-м…
– Ублажить Распутина сейчас лучший способ возвыситься?
Белецкий рассердился:
– Чистеньким прикидываешься, Алексей Николаевич? Все кругом бобры, один ты соболек?
Статский советник ответил действительному статскому с горечью:
– Прав, прав. Нельзя выслужить полковничий чин в полиции и при этом не замараться. Грехов на мне много. Только до лакейства я пока не опускался. Тем более перед бывшим конокрадом, мошенником и паскудником.
Разговор зашел в тупик. Белецкий спросил с нажимом:
– Ты окончательно отказываешься? Ведь даже не знаешь, о чем тебя попросят. Григорий Ефимович добро помнит. На него много наговаривают, а он лучше, чем гласит молва. Сплетники кого угодно очернят, им только в радость.
– Если знаешь подробности – расскажи.
– Нет, ты послушай сначала мои аргументы, – завелся директор. – Ведь не только в чине дело! А в большем, много большем. Если сумеешь угодить старцу, считай, августейшая благосклонность у тебя в кармане. Это же какие перспективы открываются! За такие коврижки требуется всего лишь прижать мелкого жулика. А ты гордыню выказываешь.
Августейшая благосклонность… Лыков принадлежал к тем примерно двум тысячам человек, которых царская чета знала лично. Разумеется, его номер на этой ярмарке тщеславия был в конце. Кроме того, сыщик на себе испытал зыбкость той благосклонности, выгоды которой ему расписывал шеф. В прошлые годы Алексею Николаевичу доверяли безопасность монарха, и он справлялся с огромной ответственностью, ни разу не подвел Его Величество. Но у него не заладилось с императрицей, и тут уже ничего нельзя было поделать. Александра Федоровна научилась говорить по-русски почти без акцента, но осталась мелочной германской бюргершей, которая вдруг выиграла в лотерею счастливый билет. Взойдя на престол самой крупной державы в мире и приручив самодержца, теперь она все силы тратила на его дрессировку. Никки должен быть выше всех, возле трона место лишь самым преданным, и пусть окружение чувствует на себе Высочайшую волю… С волей у государя были проблемы, зато с избытком имелось скрытности и злопамятства. В результате лучшие из царских слуг оттирались от Двора, назначения на высшие посты делались все непонятнее, новые фавориты – все ничтожнее. Молва приписывала это влиянию старца. Говорили, что он любовник императрицы и чуть ли не развращает ее дочерей. Лыков не верил в это и брезгливо отмахивался от сплетен. Посидев ни за что ни про что в тюрьме, он перестал быть монархистом и верным слугою царя. Однако оставалась обида за страну, за потерю ею лица. Вдруг стало возможным то, о чем прежде и помыслить нельзя было. Куда катится Россия? Теперь этот вопрос задавали себе многие.
1
Белые брюки принадлежали к парадной форме высших четырех чинов статской службы.