Время от времени она спрашивала:
— Не пора ли проверить, каким специалистом стал каждый из вас?
Это для неё были плановые контрольные работы, а для каждого из нас — проба собственных способностей и знаний. Она никогда не пугала нас последствиями таких работ, а возможность успеха перед нами никогда не закрывалась. Она — наша учительница — зарождала в каждом из нас устремлённость и торжественность.
Так я стал получать от неё первые пятёрки. Первые пятёрки получали и другие мои одноклассники.
На уроках литературы она любила нас тоже необычно. Уроки принимали вид художественного чтения. Читала сама, и мы слушали с упоением. Потом открыла среди нас нескольких чтецов, и они приходили с книгами разных авторов и читали.
Мы поневоле становились чтецами, литературными «критиками». Она не принимала слово «критика», когда надо обязательно искать недостатки и гордо на них указывать. Наша критика была, скорее всего, развитие и совершенствование наших литературных вкусов и интересов, путь поиска собственных оценок и мировоззрения. Она радовалась, когда видела в наших руках книги классиков литературы, книги утончённых поэтов. Внимательно выслушивала наши отзывы о них. Были случаи, когда обращалась к кому-либо из нас:
— Ты не мог бы дать мне эту книгу почитать на пару дней?
И когда с этой просьбой однажды обратилась и ко мне, я был очень горд и рад. А спустя пару дней, вернув книгу, сказала:
— У тебя хороший вкус, раз такие книги читаешь… Спасибо, я получила удовольствие…
Что ещё было нужно для того, чтобы я пристрастился к чтению? Я жадно искал книги. У меня ведь «хороший вкус», потому выбирал их. И она всегда замечала, что я читаю на этот раз, вела со мной непринуждённый разговор о книге, делилась своими впечатлениями.
«Я», «со мной»…
Я принял её и думал, что она только моя Учительница. Но потом, спустя годы, убедился: каждый из её бывших учеников тоже считал, что она была только его Учителем.
Мы смотрим на тихо плачущую учительницу
Самым лучшим чтецом в классе был Сандрик Ахметели. Он был сыном известного режиссёра Александра Ахметели, репрессированного в тридцатых годах. Мать, актриса, тоже была репрессирована. Наша учительница, разумеется, знала об этом и, полагаю, проявляла особую забот по отношению к нему.
Сандрик заявил на уроке:
— Я нашёл прекрасные стихи в отцовской библиотеке. Хотите, прочитаю?
— А вы хотите, ребята, послушать стихи? — обратилась она к нам.
Хотели, конечно.
Мы приготовились слушать.
Сандрик занял место перед доской, открыл книгу и начал читать. Когда он читал что-то литературное, он забывал обо всём, читал вдохновенно, с переживаниями.
На этот раз было тоже так.
Читает стихи — одно, второе, третье…
Мы не аплодируем, слушаем.
И вдруг видим: стоит наша учительница у окна, спиною к нам, держит в руке свой кружевной шёлковый носовой платок и вытирает слёзы.
Сандрик читает, а она плачет.
Сандрик поглощён стихами, не видит, что с учительницей происходит.
А мы слушаем стихи и смотрим на тихо плачущую учительницу.
Сандрик очнулся, когда услышал колокольный звонок об окончании урока.
Учительница с покрасневшими глазами подошла к Сандрику, поцеловала его в лоб и сказала:
— Дай мне, пожалуйста, этот сборник…
Позже мы узнали, что читал нам Сандрик стихи запрещённого автора, убитого в 30-ые годы, — Тициана Табидзе.
На этот раз она не вернула книгу своему ученику.
Спустя год с Сандриком произошла трагедия. Он узнал, что мать жива, она создала в Сибири кукольный театр и ставит спектакли для детей. Кто-то от неё приехал с письмом. Счастливый Сандрик поехал к тому человеку и забрал письмо, а на обратном пути попал под трамвай.
Это было большое горе для родных и для нас тоже: из нашего класса первым ушёл из жизни талантливый Сандрик, всеобщий любимец.
Моя учительница поручила мне написать прощальное слово и зачитать у гроба. Она не скрывала своих обильных слёз и рыдания. Сандрик, по-моему, первым обратился к ней «Дейда Варо» и в обращении не было ничего лишнего: она действительно заменяла ему мать.
Во мне поэтический дар
Однажды в начале учебного года она подозвала меня пальчиком к себе. Мягкая, еле заметная улыбка на её лице была притягивающей, согревающей, нежной. Она воспитывает, любит меня улыбкою своею. Улыбка — лучик души. Видимо, душа у неё — как Солнце, а этот лучик она сотворила для меня. Вспоминаю эту улыбку и заглядываю в зеркало: можно ли подражать ей и так же улыбнуться детям? Наверное, нет, не получается. Но успокаиваю себя: ведь можно, чтобы я преобразил душу свою в Солнце и творил для детей и для каждого Ребёнка неповторимые улыбки.