В США федеральные правила перевозки животных не такие строгие. По принятому в 1906 году «закону двадцати восьми часов» животных можно перевозить такое время без выгрузки, чтобы их накормить и напоить. За тот же период пассажир самолета потребовал бы не меньше пяти перекусов и дюжину напитков. Но даже этот закон применяют редко. Перед международной торговлей живыми животными померкла бы даже перевозка через все Соединенные Штаты. Австралия экспортирует в год более двух миллионов овец и коров, многих из которых ждет путешествие на Ближний Восток длиной пятнадцать тысяч километров. На судах распространены болезни, в том числе пневмония и сальмонеллез. Животные покрываются так называемой «фекальной коркой» – слоем собственных экскрементов. Многие ломают ноги. Трупы просто выбрасывают за борт. На видео, снятом на одном из таких судов, видно, что животные буквально падают от недостатка воды. По закону допустимая смертность во время перевозки составляет до 2 % поголовья: это значит, что на одном судне может погибнуть от двух до трех тысяч. Время от времени суда тонут: в 2019 году такое кораблекрушение произошло у берегов Румынии, погубив более чем четырнадцать тысяч овец. Евросоюз упорно отказывается запрещать экспорт живого скота.
После обеда мой коллега объявляет, что сейчас мы будем «работать с хрюшками»: в предубойный загон снаружи доставили шестьдесят или около того свиней. «Хоть какое-то разнообразие», – пожимает плечами другой.
Свиньи и правда другие. Они очень социальные животные. Они не просто хрюкают, а общаются. Свиньи хотят не только еды и безопасности – им нужны стимулы и компания. Взаимодействуют они даже носом, нежно прикасаясь друг к другу пятачками и головами. Поскольку они предпочитают выбирать новые предметы, а не те, с которыми уже раньше имели дело много дней назад, у них, видимо, неплохая память. Свиньи – игривые существа: если дать им такую возможность, они будут толкать мячики и приносить палки, бегать кругами и устраивать бои. Они отличают людей, которые их кормят, от незнакомцев. Свиньи, как и собаки, умеют пользоваться зеркалами, чтобы находить предметы, а в некоторых экспериментах – например, где с помощью джойстика надо двигать курсор на экране, – даже превосходят собак. В других отношениях, в том числе умении понимать человеческие жесты, собаки оказываются лучше.
На бойне важнее то, что свиньи способны учуять кровь: нюх у них во много раз чувствительнее человеческого. Вполне вероятно, они чувствуют, что их ждет. Когда их отделяют от стада, это вызывает стресс. Американский фермер Боб Комис рассказывает об очень распространенном явлении: когда все свиньи убиты, последняя осознает, что осталась одна, и может буквально потерять рассудок и навредить себе. Свиньи не всегда покорно идут на смерть, но на бойне это вызывает не сопереживание, а побои и пинки.
Свиньи неспокойны и в этот день. Они визжат, когда их запихивают в загон. Они визжат, когда их тащат внутрь. Последние моменты их жизни полны стресса. Как и овец, их оглушают электричеством, вызывая нечто вроде эпилептического припадка. Животные цепенеют, перестают дышать и теряют сознание, после чего их можно убить. Однако этот метод подразумевает, что работник каждый день с каждым животным делает свое дело правильно. В хаосе конвейера этого не бывает никогда, и животных оглушают не так, как надо. На многих бойнях свиней вместо этого заталкивают в металлические камеры, наполненные на 80 % углекислым газом: он эффективно вытесняет кислород из организма животного и убивает его мозг. Организация Compassion in World Farming предлагает запретить этот метод, поскольку он, как утверждается, вызывает «жжение, а потом ощущение как у тонущего». Свиньи могут терять сознание на долгие тридцать секунд. На видео они визжат, когда их опускают в камеру. Многие дебаты вокруг животноводства исходят из того, что проблема не в убийстве как таковом, а в том, что безболезненных методов массового забоя не бывает: рабочий не может оборвать жизнь по щелчку пальцев.
В Forge Farm Meats оглушенные свиньи, подвешенные за задние ноги, идут по конвейеру, и я вижу, как коллега делает последний разрез: нож входит снизу шеи, и струя крови брызжет как из крана в ванной. Если бы мы не были бригадой рабочих в униформе, это казалось бы непростительным варварством. Но на самом деле я чувствую только оцепенение и то, что во мне теперь немного меньше человеческого, чем когда я сюда пришел. Кровь течет на металл. Она хлещет так обильно, что пол защищают специальной шторкой вроде той, которая в аэропортах не дает чемоданам упасть с ленты. Свиньи, как и овцы, продолжают бить ногами после разреза. Десять секунд, двадцать секунд, еще дольше. В конце концов их снимают с крюков и кладут в ванну, оттуда – на тележку. Все они ярко-розового оттенка, как будто слеплены из резины, и почти лишены волос.