Тем не менее нам непросто постичь существование других существ, обладающих сознанием. Когда я учился в университете, природу все еще считали подчиненной экономике, а не наоборот. Считалось само собой разумеющимся, что жизнь животных не имеет ценности сама по себе. Если мы готовы платить за то, что они есть, – например, потому что нам нравится смотреть на них в бинокль или потому что они опыляют наши растения, – прекрасно. В противном случае их исчезновение и страдания не будут представлять экономического ущерба. Это не первый случай, когда экономическая теория дает сбой: если признать, что некоторые животные обладают сознанием, могут испытывать боль и имеют социальные отношения, придется признать и то, что их жизни имеют ценность. Джейн Гудолл однажды отреагировала на смерть Фло, дикой самки шимпанзе, которую она знала одиннадцать лет, такими словами: «Даже если бы я не приехала и не записала ее историю, вторгнувшись в эти нетронутые места, жизнь Фло все равно была бы важной и ценной, полной смысла, энергии и жизнелюбия».
О том, что животные могут сделать для нас, написаны другие книги. Эта книга – о том, что для животных можем сделать мы, а также о том, как нам учитывать их мировосприятие в ходе неустанного развития нашего собственного общества.
Мы часто качаем головой и заявляем, что понять других животных – и понять их правильно – очень сложно. Это отговорка. Есть у них чувство справедливости или нет – неважно, потому что оно, несомненно, есть у нас и у нас есть способность действовать соответствующе. Если мы любим наблюдать за животными на отдыхе, любоваться ими на открытках и смотреть документальные фильмы о дикой природе, мы не можем закрыть глаза, заткнуть уши и не замечать вымирания видов.
Со мной это изменение произошло после рождения дочерей. Вскоре их буквально окружили животные. У нас появились до невозможности лопоухий кролик и вязаная панда – такая толстая, что ею можно было подпирать дверь. Была сова, которая пела, если ее надуть через шею, и тукан абсолютно неправильной расцветки. Еще был жираф с резиновыми ногами, которые было удобно сосать, и пластмассовый осьминог без лап, но с головой, позволяющей черпать воду в ванне, и многие другие. Это был настоящий Ноев ковчег с надписью Made in China. Подобный набор найдется в любой семье. Наши игрушки попали к нам разными путями: их дарили, одалживали, передавали по наследству. Вся природная иерархия была здесь нарушена: божья коровка у нас была не меньше льва, а корова по экзотичности не уступала зебре. Элизу и Клео это ничуть не смущало: для них все эти животные были безвредными и неуязвимыми главными героями человеческой жизни. А вот мне было не по себе.
Благодаря Редьярду Киплингу, Беатрис Поттер и Уолту Диснею дети не первое десятилетие имеют дело с романтическими образами животных. Поверьте, я не из тех педантов, которые заявляют, что Питер – кролик, а значит, не может носить куртку, свинка Пеппа – лишь одна из многих поросят, а тигр если и правда заглянет на чай, то сначала съест девочку. Разумеется, книжки с картинками вводят в заблуждение: фермы в основном непохожи на пасторальные уголки, а волки и осьминоги не вынашивают зловещих планов. Это никогда меня всерьез не волновало.
Беспокоила меня картина в целом. В детских рассказах люди и другие животные взаимозаменяемы: у Микки Мауса, Винни Пуха, медвежонка Паддингтона и свинки Пеппы характера и моральных ценностей не меньше, чем у любого человека. Из всех этих книг, видео и игрушек ребенок может закономерно сделать вывод, что люди понимают животных. Конечно, мы, взрослые, уже знаем, как жить рядом с ними, и в свое время поделимся этим знанием. В книгах Элизы и Клео я видел не одну ласку, но не мог припомнить, чтобы они попадались мне в реальной жизни. Я задумался, как объяснить своим детям нашу связь с животными, и пришел к выводу, что лучше эту тему не трогать.
Начнем с того, что у людей за плечами истребление самых больших живых существ, которых они только находили, путем охоты. Когда наш вид добрался до Австралии, жившие там звери – например, восьмиметровые ящерицы и трехсоткилограммовые кенгуру – начали исчезать. Слоны, жирафы и носороги для нас – воплощение дикой природы, но если ориентироваться на любые прошлые тенденции, то они, а также все другие животные аналогичного размера могут исчезнуть за два века и крупнейшими наземными млекопитающими станут коровы. Это был бы самый мелкий рекордсмен за целых сорок пять миллионов лет. Я смотрел на игрушечных тигров моих дочерей, и такая перспектива приводила меня в ступор. Я боялся, что однажды они спросят меня, почему виды вымирают. Всего несколько поколений назад наши отношения с животными сводились к иерархии и триумфу. Теперь это вызывает чувство вины.