Из исторических источников нам хорошо известны массовые масштабы человеческих диаспор и других форм миграции - процессов, которые ускорились с ростом современной мир-системы за последние пять столетий. Но мы также знаем, что эти процессы имеют более глубокую историю. Благодаря растущему объему работ в области региональной археологии, стабильно-изотопному анализу человеческих останков, а также этнографическим и историческим источникам нам удалось задокументировать динамичное прошлое человечества. Это прошлое включало в себя миграцию, рабство, креолизацию и коалесценцию - процессы, описывающие, как разрозненные культурные схемы и языки рекомбинируются или переосмысливаются для формирования новых культурных моделей. Эти процессы также минимизируют вероятность того, что фенотипический ассортимент был постоянным фактором человеческого прошлого.
Я указываю на некоторые элементы динамичного человеческого прошлого, существовавшего задолго до возникновения современности. Региональные археологические исследования нередко обнаруживают заброшенность даже некогда густонаселенных регионов, а также свидетельства локальных и масштабных миграций и изменения со временем степени агрегированности поселений за сотни и тысячи лет до современной эпохи. Мы также признаем, что захват пленных часто был целью доисторических войн, причем чаще всего жертвами становились женщины. Рабство и работорговля хорошо задокументированы задолго до возникновения раннего капитализма, даже в обществах сравнительно небольшого масштаба, таких как Юго-Запад и Северо-Западное побережье коренных американцев. Мелкомасштабные сообщества часто подвергаются разрушительным, а иногда и преобразующим поселение процессам, таким как фракционные споры и войны, приводящие к распаду групп и рассеянию с последующим объединением в новые сообщества. Например, на основании своих подробных генеалогических исследований среди живущих в деревнях яномамо в тропических низменностях Южной Америки Наполеон Шаньон (1988: 990) пришел к выводу, что "членство в деревне хронически меняется, а расщепление перераспределяет людей таким образом, что... [люди] . ...будут иметь близких родственников, живущих в отдаленных деревнях".
Миграции, фракционные споры, расколы и войны являются причинами некоторых случаев рассеяния населения или других видов нарушения границ популяций, а этнографические записи указывают на дополнительные причинные факторы такого рода. Тим Инголд (1999) напоминает нам, что ранние антропологи ошибочно представляли себе образ жизни охотников-собирателей, в котором высокостабильные местные группы состояли из тесно связанных между собой родственников, объединившихся вокруг устойчивых отношений взаимного обмена. Однако, как отмечает Ингольд, в реальности для групп охотников-собирателей более характерны гибкие объединения неродственных семей, которые собираются вместе для определенных совместных занятий, часто на короткое время. Это мнение Ингольда подтверждается исследованием тридцати двух обществ современных охотников-собирателей, которое показало, что в целом жилые группы состоят из биологически неродственных индивидов. В результате "инклюзивная приспособленность не может объяснить сотрудничество в группах охотников-собирателей" (Hill et al. 2011: 1286).
Идеи группового отбора также не отражают столетний спор между антропологами о природе образа жизни охотников-собирателей. Изоляционистская точка зрения, которой отдают предпочтение биоматематики, рассматривает форестеров в архетипических терминах как изолированные и сильно ограниченные популяции, которые являются коллективами, разделяющими пищу и эндогамными. Однако "ревизионисты" ставят под сомнение то, насколько культурно, биологически и исторически изолированными были фуражиры, основываясь на накапливающихся свидетельствах того, что отдельные люди, домохозяйства и локальные группы участвуют в более крупных социальных сферах, включающих торговлю, миграцию и поток генов. Например, Алан Фикс (2002: 195) отмечает, что поток генов распространен среди групп фуражиров, у которых средние расстояния спаривания довольно велики, даже в среднем больше, чем у земледельцев. Он также указывает, что степень потока генов между популяциями сильно варьируется в зависимости от того, какие правила брака благоприятствуют экзогамии (женитьба на чужих) или эндогамии (женитьба на местных).