В Венеции культурное производство и институциональные изменения были направлены на укрепление широко распространенного чувства преданности гражданским ценностям, которые ставили во главу угла коллективное начало, а не индивидуальное. Однако, учитывая венецианское понимание себя как потенциально эгоистичного существа, применение этой практики на практике было сопряжено с определенными трудностями. Например, существовало предположение, что чиновники будут развращены богатством, и это послужило причиной принятия многочисленных законов, тщательно определяющих привилегии и надлежащие действия верховной власти, дожа, и других чиновников. В XIV и XV веках были приняты многочисленные законы о роскоши, ограничивающие открытую демонстрацию богатства и даже регулирующие пышность частных пиршеств, поскольку в венецианской культуре подобная демонстративность указывала на коррупцию чиновников.
Венецианское государство поощряло этос mediocritas, который, как описывает Блейк де Мария (2010: x), был диктуем, "отдающим предпочтение визуальному продвижению государства и общества перед индивидуальными достижениями. . . Понимая, что визуальные образы могут быть (не)использованы в личных целях, венецианское правительство выступало за эстетическую сдержанность в частной сфере". Это создавало культурное напряжение между гражданской преданностью и коммерческим богатством, что очевидно в "Портрете молодого человека" Моретто да Брешиа, проанализированном Блейком де Марией (рис. 11.4). Здесь богатый молодой человек смотрит прямо на зрителя, его глаза и выражение лица приглашают зрителя понять его недовольство; причина, очевидно, в его черной бархатной шапочке, на которой написано: "Увы. Я слишком многого желаю".
Портрет Конте Фортунато Мартиненго Чезареско, ок. 1542 г., Моретто да Брешиа. На его шапке написано по-гречески: "Увы, я желаю слишком многого". © Национальная галерея, Лондон / Art Resource, NY.
Напряжение между привилегиями и гражданской преданностью прослеживается и в способе изображения дожа, главного административного чиновника, от которого ожидали бескорыстных действий в интересах государства. Соответственно, до середины XV века, несмотря на то, что северные итальянские города-государства, включая Венецию, были важными новаторскими центрами в развитии портретной живописи, дожи не были представлены таким образом. Однако в конце концов портреты дожей стали приниматься, возможно, потому, что они считались эффективным способом передать суровую и запретную манеру поведения, ожидаемую от высших правительственных чиновников.
Искусство также стремилось повысить степень преданности городу и государству. Это выражалось в произведениях, подчеркивающих великолепие и красоту самого города. Преданность городу заставляла венецианских художников быть новаторами в изображении города и его публичных процессий, собраний, регат, религиозных и гражданских ритуалов, включая процессию, посвященную инаугурации дожей. Герцогская прецессия, как описывает Эдвард Мьюир (1981: 211), представляла собой настоящую конституцию для государства:
Идеализация Венецианской республики в XVI веке, таким образом, соответствовала ее процессионному порядку... Этот порядок подчеркивал преемственность институционализированных должностей, выходящих за рамки любого конкретного должностного лица, он прославлял суверенитет дожа ... [и] . . . Герцогская процессия не просто укрепляла идеологию Венеции, она помогала создавать эту идеологию, служа сознательным, видимым синтезом частей общества: каждый символ или человек в процессии помогал создавать эту идеологию. Каждый символ или человек в процессии соответствовал определенному принципу или институту; собранные вместе и приведенные в движение, они представляли собой нарративный контур мифа о венецианском республиканизме.
Якопо де' Барбари, Вид Венеции, 1500 год. Copyright the British Museum, Department of Prints and Drawings.