Казалось бы, все эти процессы должны были закончиться "закостенелой" системой ограниченных рынков, в которой от возросшей коммерческой активности выиграли бы в первую очередь элитные слои общества и купцы-иностранцы. Однако в долгосрочной перспективе этого не произошло. Иностранные купцы постепенно теряли влияние; в 1290 году были изгнаны еврейские торговцы, а в середине XIV века начались беспорядки против итальянских купцов, отчасти вызванные недовольством крестьян. В этом и других отношениях изменения постепенно двигали английскую экономику в направлении более высокой степени коммерциализации, которая включала в коммерческую деятельность простонародные хозяйства. Причины этого процесса эгалитаризации сложны, в том числе растущее недовольство привилегированной средневековой манориальной элитой и ее притязаниями на подневольных холопов, что привело к конфликтам, в итоге вылившимся в постепенную замену традиционных феодальных трудовых повинностей денежными выплатами. Таким образом, холопы становились арендаторами, обрабатывающими определенные участки земли, зарегистрированные на их имя, что давало юридические преимущества в случае наследственных споров и т. п., или же, все чаще, они становились свободными владельцами. Чтобы получить деньги, необходимые для своих манориальных владений или для покупки земли, простолюдины уделяли больше внимания рыночной продаже своих излишков продукции.
Еще одним источником эгалитаризирующих социальных и культурных изменений в эпоху позднего Средневековья и раннего Нового времени стало то, что в условиях растущей международной торговли независимое крестьянское хозяйство оказалось эффективным производителем, особенно в контексте производства тканей. Манориальная экономика, напротив, не смогла извлечь значительной выгоды из растущей международной торговли после 1450 года. Историки экономики выявили источники неэффективности манориальной системы, в том числе недостаток инвестиций в производство из-за щедрых расходов на великолепные дома и поместья. Кроме того, любой принудительный труд на помещичьих землях, скорее всего, был нерадивым и не отличался высокой производительностью, а попытки создать бюрократическое управление поместьями оказались неэффективными ("Срочные решения могли быть отложены, потому что люди на местах предпочитали не рисковать, а для надзора за чиновниками в поместьях требовался тяжелый аппарат управления" [в Miller and Hatcher 1978: 196-97]). Черная смерть, приведшая, по оценкам, к 40-50-процентному сокращению населения, также стала фактором перемен, поскольку поставила уцелевшие домохозяйства простолюдинов в более выгодное положение, когда в манориальной экономике стало слишком мало работников. К тому же нехватка рабочей силы усугублялась падением цен на зерно, что также вредило манорам. Как бы то ни было, к середине XV века система холопов, по сути, исчезла, а сборы, причитавшиеся манорам, имели тенденцию к снижению.
Новая экономика периода после 1500 года выросла на фоне упадка манориальной системы, особенно в южной части Англии, где росло число и численность населения городов с коммерческими функциями, связанными с растущей текстильной промышленностью. Новая экономика все больше зависела от простолюдинов, но это имело более ранние корни. Как отмечает Кристофер Дайер (2002: 165), уже в период позднего Средневековья крестьяне производили большую часть экспортной шерсти. Однако новая экономика развивалась медленно и была сопряжена с конфликтами, включая организованные восстания крестьян, иногда против требований манориальной системы, но чаще - против самой рыночной системы. Однако, как утверждает Э. П. Томпсон (1971), это не были движения, организованные людьми, которые выступали против разрушительного "проникновения" рынка в моральную экономику крестьянской общины; скорее, их целью было создание нового морального сообщества на рыночных площадях. Это новое моральное сообщество выросло в ответ на внешние коммерческие силы, управляемые купцами, которые простолюдины воспринимали как противоречащие их цели быть активными участниками растущей экономики. Помимо направленных действий, способствовавших рыночным реформам, рыночные площади также способствовали социальным и культурным изменениям более косвенными, непредвиденными способами, поскольку участие в рыночных отношениях, как правило, способствовало эгалитарным чувствам, а рыночные площади предоставляли место, в котором люди могли представить себе виды социальных действий, необходимых для преодоления угроз желаемому образу жизни. По словам Томпсона (Thompson, 1971: 135), в XVIII веке "рынок был местом, где люди, поскольку они были многочисленны, на мгновение почувствовали свою силу".