Аналогичным образом Померанц (2000: гл. 6) показывает, как в ранней современной Англии экономический рост был частично обусловлен интенсификацией местного сельского хозяйства, но дополнительное производство было перенесено на внешние периферии по примеру Афин и Венеции. Однако, по сравнению с этими двумя странами, периферийная сеть обмена Англии охватывала гораздо большие пространственные масштабы и в гораздо большей степени зависела от производства, осуществляемого рабским трудом в окружном Карибском регионе поставок. Основав колонии и плантации, Англия получила то, что Померанц называет "ветром Нового Света" в импорте продовольственной энергии и других товаров, которые, по его оценкам, к 1800 году составляли эквивалент более 10 миллионов акров среднего производства на английских фермах. Например, к 1800 году один только импорт сахара обеспечивал девяносто калорий в день от среднего потребления калорий, или примерно 4 %, а к 1901 году он составлял 20 % калорий. Система энергетического субсидирования в английском случае нарушает одно из предсказаний теории коллективных действий, а именно, что коллективные действия приведут к общему уменьшению социального неравенства за счет создания формы социальной солидарности, преодолевающей социальные барьеры. Напротив, хотя в период от позднего феодализма до раннего модерна социальная дифференциация в основной зоне несколько ослабла, эти социальные изменения частично финансировались за счет принудительного труда рабов в периферийных зонах снабжения.
Неравенство богатства
В сравнительной выборке почти треть обществ имела коммерческие связи с крупными торговыми сетями, большинство из которых выступали в качестве периферийных поставщиков сырья или других товаров в экономики основной зоны. В некоторых случаях, например в Венеции и суахилийском Ламу, прибыль получалась от торговли на дальние расстояния в роли торгового центра. Данные указывают на то, что как сырьевые поставки, так и экономика антрепотов приводили к росту экономического неравенства. Нередко контроль и налогообложение внешней торговли, являясь важными источниками государственного богатства, приводили к предсказанным формам автократического правления, основанного на экономике внешних доходов, подобной "ресурсному проклятию" современных государств-рантье. Напомним, однако, что "ресурсное проклятие", скорее всего, будет наиболее остро ощущаться в тех случаях, когда местные системы управления не отличаются высоким уровнем развития, а доходы от внешней торговли и экспорта велики по сравнению с масштабами местной экономики. Напротив, "эффект Норвегии" проявляется там, где местная экономика велика по отношению к доходам от экспорта и где эффективные системы управления были созданы до появления крупных доходов от экспорта.
Данные сравнительной выборки позволяют предположить, что в некоторых обществах, исследованных Лейном Фаргером и мной, действовало нечто похожее на эффект Норвегии. Приток богатства из экспортной экономики, по-видимому, не имел обычного эффекта, когда большинство населения признавало богатство источником политической нестабильности и коррупции. В таких случаях богатство подстегивало усилия по созданию новых институтов, направленных на поддержание приемлемого уровня эффективности и стабильности управления. Мы видим этот процесс на примере афинской демократии, где, по словам Роберта Уоллеса (1998: 17), афинский народ вступил в борьбу с "богатым высшим классом". И, согласно Вейну (1990: 75), одним из аспектов итогового институционального строительства была система обязательных гражданских пожертвований, которая ограничивала возможности богатых покровителей создавать сети клиентуры, способные оказывать чрезмерное влияние на политический процесс. В то же время существовало множество правил, снижавших возможности для коррупции среди чиновников.