В начале XX века антропологи обратились к немецкому романтизму в то время, когда сторонники движений за социальные реформы, такие как Франц Боас, увидели, что в XIX веке идеи французского и британского Просвещения превратились в псевдонаучное теоретизирование, наносящее социальный ущерб. Социальные и культурные эволюционные теории Льюиса Генри Моргана, например, служили для обоснования утверждений о социальном, культурном и расовом превосходстве европейцев. Подобные эволюционные теории узаконили колониальный экспансионизм, рабство, разделение рас и, в конце концов, даже евгенику (последнюю пропагандировали последователи Чарльза Дарвина). В первые десятилетия двадцатого века антропологи дистанцировались от Моргана и других социальных и биологических эволюционистов, обратившись к немецкому романтизму и его гуманистическому пониманию обществ и культур. Этот подход ставил духовные и эмоциональные аспекты человеческого опыта выше утилитарных, биологических и рациональных. Поворот к культуре предполагал, что антропология заменит изучение общества в целом партикуляристскими методами локального изучения общего языка, обычаев и истории культуры отдельных групп ("исторический партикуляризм"). Таким образом, она будет избегать широких объяснительных теорий, изучения человеческих универсалий, социальной эволюции и сравнения.
Следует отметить, что антропологический поворот к романтизму и партикуляризму также отрицал какую-либо роль общей науки психологии. Для исторических партикуляристов человеческий мозг - это чистая доска, а значит, единственная возможная форма психологического исследования - это исследование, прочно связанное с каждой локальной культурой. Как говорит Клиффорд Гиртц: "Человек без культуры оказался бы не внутренне талантливой, но не реализованной обезьяной, а полностью бездумным и, следовательно, неработоспособным чудовищем" (Geertz 1973: 68). В результате он выступил с призывом отделить изучение "ментального знания" (психология) от антропологии, занимающейся публичной коммуникацией символов (изучение культуры).
Чтобы понять, почему эта дисциплина решительно сосредоточилась на культуре, я также должен указать на проблему, с которой столкнулись антропологи, или, как они считали, должны были столкнуться, чтобы обеспечить значимые границы вокруг цели и предмета своей дисциплины. С этой точки зрения продвигалась идея, что любая попытка подвести антропологию под биологию или психологию была бы ложным концептуальным объединением несвязанных явлений ("редукционизм"). Пропасть между биологическим и культурным еще больше увеличилась, поскольку многие антропологи были и остаются обеспокоены тем, что возврат к изучению человека на основе биологии возродит расистское и евгеническое мышление XIX и начала XX веков, которое было основано на дарвинизме и социальном эволюционизме.
Функционализм и неоэволюционизм
Находясь под влиянием немецкого романтизма, антропологи отказывались от построения теории, но по мере ослабления партикуляризма к середине XX века теория вновь стала играть роль, особенно в рамках функционализма и неоэволюционизма. Экономические социологи Эмиль Дюркгейм и Марсель Мосс были (и остаются) широко известными источниками вдохновения для антиэкономического, неутилитаристского подхода антропологии, который называется функциональным анализом - изучением того, как социальные факторы сами по себе поддерживают социальную интеграцию и сплоченность, не оставляя роли для стратегических действий людей. С дюркгеймовской точки зрения, в досовременных малых обществах "я" не является самосознающим агентом. Вместо этого потенциально аморальное "я" становится основательно встроенным в общество через механизм совместного участия в эмоционально заряженном общинном ритуале (в том, что представляется секуляризованной версией христианской теории первородного греха и возрождения через крещение). Они утверждали, что сильные эмоции, порождаемые ритуалом, поднимают автономного индивида, эгоистичного и аморального, на новый уровень сознания как социальной личности.