— Постойте. — Джексон не лгал, когда говорил, что он не дипломат; ему требовалось время разобраться в вопросах, которые Лонгстриту виделись совершенно очевидными. Но, как и во время его обучения оптике, акустике и астрономии в Вирджинском военном институте, неустанная учёба позволила ему разобраться в том, чего он сразу не понял. — Не хотите ли вы сказать, ваше превосходительство, что мы всё ещё обязаны нашим союзникам и должны учитывать их пожелания при формировании нашей политики?
— Именно об этом я и говорю, да. Не хотелось бы говорить, но так оно и есть, — ответил Лонгстрит. Джексон начал что-то говорить, но Лонгстрит поднял руку, останавливая его. — Теперь постойте вы, сэр, и ответьте прежде на другой вопрос: вас привлекает перспектива сразиться с Соединёнными Штатами за мексиканские территории без посторонней помощи?
— Это возможно, — без раздумий ответил Джексон.
— Я ни секунды этого не отрицаю, но вопрос, что я задал вам, состоит в другом, — сказал Лонгстрит. — Я спросил, привлекает ли вас подобная перспектива? Стали бы вы воевать с США в одиночку, или в компании двух сильнейших держав Европы?
— Очевидно, второе, — признал Джексон. — Соединённые Штаты всегда превосходили нас. Сейчас у нас больше людей и намного больше фабрик, чем я мог и мечтать, но они всё равно нас превосходят. Если у них найдутся лидеры и моральные силы, сопоставимые с их ресурсами, они станут грозным противником.
— Я вижу ситуацию в том же ключе. — Лонгстрит побарабанил пальцами по столешнице. — А Блейн, подобно Линкольну, теряет всякое чувство меры, когда дело касается нашей страны. Если ему этого захочется, а я считаю, это возможно, он может очень быстро взбудоражить всех против нас. Меня это тревожит. Также тревожит меня цена, которую затребуют Англия и Франция за возобновление союза с нами. Необходимость сопоставить эти опасения друг с другом — вот причина, по которой я попросил вас сегодня приехать.
— Цена за продолжение дружбы? Какую цену могут затребовать британцы и французы за то, что так или иначе явно отвечает их интересам? — Задавая эти вопросы, он продемонстрировал Лонгстриту, а секундой позже и самому себе, своё незнание дипломатии. — А. Они намерены заставить нас отказаться от нашего своеобразного института.
— Вот теперь, вы поняли, без сомнений, — признал Лонгстрит. — И британский и французский послы предельно ясно обозначили, что их правительства не станут помогать нам в возможном противостоянии с Соединёнными Штатами, если мы заранее не примем на себя обязательство провести эмансипацию не позднее, чем через год после окончания боевых действий. По этому вопросу они действуют согласованно, и, похоже, твёрдо намерены подкрепить свои заявления действием или, в нашем случае, бездействием.
— И пусть их, — зло прорычал Джексон так, словно Британия и Франция являлись врагами, а не лучшими друзьями Конфедеративных Штатов. — И пусть их. Мы снесём янки, а потом будем делать то, что нам нужно.
— Заверяю вас, генерал, я от всего сердца восхищаюсь силой вашего духа, — сказал Лонгстрит. — Если мы уверены в успехе конфликта с США из-за Чиуауа и Соноры, прошу, подтвердите мне это и объясните в подробностях.
Джексон задумался… и сдался.
— Как я уже говорил прежде, ваше превосходительство, в войне, особенно в войне против превосходящей силы, ни в чём нельзя быть уверенным. Впрочем, я убеждён, что Господь, своей волей вручив нам в руки эти земли, не намерен отнимать у нас Свой дар.
— Боюсь, этого недостаточно. — Лонгстрит издал протяжный вздох. — Вы и не представляете, генерал, каким ярмом сидит рабство на нашей шее во всех наших сношениях с иностранными державами, что дипломатических, что торговых. С каждым годом объяснения, сложности, обиды только ухудшаются. Мы, да Бразильская империя остались единственными в мире рабовладельческими странами, но даже бразильцы начали программу постепенной эмансипации негров, которых они держат в рабстве.
— Господин президент, если мы правы, не имеет значения, что говорят о нас иностранцы, а я считаю, мы правы, — упрямо произнёс Джексон. — Я верю, всегда верил, что сам Господь предопределил нашу систему, как наилучшую из возможных для взаимоотношений между белой и негритянской расами. Менять её сейчас по настоянию иностранцев, станет таким же предательством, как менять её по настоянию чернозадых республиканцев двадцать лет назад.