Если не считать нового календаря, 1882 год мало чем отличался от ушедшего 1881-го. Боевые корабли под Юнион Джеком всё ещё оставались на рейде Рочестера, то же самое творилось на других рейдах по всем Великим Озёрам. Ни один корабль под Звёздами и полосами не вышел, чтобы потягаться с ними. Частично, дело был в перемирии, но лишь частично. В основном, дело заключалось в том, что военно-морская флотилия США на Великих Озёрах была неспособна тягаться с британским противником.
Одним днём в середине января, военное министерство объявило, что войска армии Огайо возвращаются на земли США. Если судить только по написанному, никто и не догадался бы, что армия США бросает последний рубеж, удерживаемый в Кентукки. Телеграмма делала из этого манёвра нечто вроде триумфа.
— Ты погляди! — Дуглас размахивал объявлением перед лицом сына. — Погляди. Сколько в Луисвилле погибло? Они в Индиану не вернутся. И за что они погибли? За что, я тебя спрашиваю?
— Ради амбиций президента Блейна, — ответил Льюис. — И ни за что более. — Позорный провал военных действий США сделал его ещё более отчуждённым и циничным по отношению к обществу, в котором он жил, чем было до начала боёв.
Однако Дуглас покачал головой.
— Цель, ради которой мы сражались, была благородной, — настаивал он, как настаивал на этом всю жизнь. — Рост могущества Конфедеративных Штатов следовало ограничить. Трагедия не в том, что мы воевали, а в том, что мы сражались, будучи очевидно не готовыми к серьёзному бою. Часть вины за это лежит на Блейне, но демократы, которые держали нас столь слабыми и столь долго, должны разделить эту вину с ним. Если нам предстоит матч-реванш с Конфедерацией, мы обязаны быть более готовы во всех отношениях. Иного средства я не вижу.
— Никогда бы не подумал, что доживу до того дня, когда ты и Бен Батлер начнёте предлагать от нашей болезни одно и то же лекарство, — произнёс Льюис. — Демократам он тоже нравится.
Эти слова привели Дугласа в замешательство. Батлер более не хранил молчание относительно предложений, сделанных им в отеле Флоренс на окраине Чикаго, равно как и Авраам Линкольн не молчал о своих. Оба они разжигали смуту в истерзанной стране, их сторонники яростно противостояли друг другу. Как Линкольн примкнул к социалистам, так и Батлер очевидно дрейфовал в лагерь демократов, из чьих рядов дезертировал в годы Войны за Сецессию.
— Идея может быть хорошей вне зависимости от того, кто её предлагает, — неохотно молвил Дуглас.
— Нерон бренькал на струнах, пока Рим горел, — ввернул в ответ Льюис. — А ты тянешь резину, пока Республиканская партия горит синим пламенем.
— Я не тяну резину, — с достоинством проговорил Дуглас. — Я сделал всё, чтобы сохранить партию в целости. И до сих пор делаю всё, что могу. Возможно, этого не достаточно — я всего лишь один человек. Но я стараюсь изо всех сил.
— Будь твоя кожа белой, у тебя было бы больше шансов, — сказал Льюис. Дуглас метнул в него косой взгляд. Негры в США редко говорили открыто о том, насколько большим неудобством являлся их цвет кожи. Льюис метнул ответный взгляд, полный яростного неповиновения. — Это правда, и ты, чёрт подери, отлично знаешь, насколько это правда.
Однако Дуглас покачал головой.
— Не для меня. Родись я белым — родись я полностью белым, — поправил он сам себя с целью напомнить сыну, что в их жилах течёт и белая кровь, — полагаю, я занимался бы каким-нибудь легким и прибыльным бизнесом, не ставя политику даже на второе место, не говоря уже о первом. Будучи того цвета, какого я есть, я был вынужден столкнуться с проблемами, которые в противном случае были бы мне неведомы. Это был нелёгкий путь, но благодаря нему, я стал лучше.
— Я не обладаю твоим безразличием, отец, и, честно говоря, не хотел бы им обладать, — сказал Льюис. — Желаю тебе доброго утра. — Он покинул дом Дугласа без излишних церемоний и изрядно разъярённым.
Пару дней спустя, когда у его жены развился нехороший кашель, Дуглас был вынужден выйти и сам. Новый сироп от кашля с добавлением экстракта опийного мака, и в самом деле, был способен остановить сухой лающий кашель, звук которого был столь характерен для зимней поры. Благодаря небеса за современную медицину, Дуглас собрался и направился в ближайшую аптеку, что была в нескольких кварталах дальше.