— Хватит, народ, — резко бросил он. — Мне и самому ниггеры особо не нужны, но этот малый ничем вам не навредил. Оставьте его в покое и валите отсюда к едрени матери.
Джош, Джим и Билл, толкаясь, выбежали из аптеки. Аптекарь аккуратно снял револьвер со взвода и убрал его с глаз долой. Фредерик Дуглас склонил голову.
— Премного вам благодарен, сэр.
— Я это сделал не столько ради вас, а чтобы мне тут всё не разнесли, — произнёс аптекарь, как нечто само собой разумеющееся. — Как я и сказал, мне нет дела до ниггеров, особенно ниггеров вроде вас, которые много о себе думают, но это не означает, будто вы заслуживаете тумаков тогда, когда не сделали ничего, чтобы их заслужить. А теперь забирайте ваш эликсир от кашля и идите домой.
— Так и поступлю, — сказал Дуглас. — Человек, который, не важно по какой причине, не позволяет другому человеку быть несправедливо избитым, носит в себе ростки справедливости. — Он коснулся шляпы и вышел из лавки.
Оказавшись на тротуаре, он настороженно огляделся, не пожелают ли те трое белых громил с ним разобраться ещё раз. Их нигде видно не было. Должно быть, с них было достаточно. Его выдох облегчения образовал в воздухе немалое облачко.
Когда он вернулся домой, Анна сидела в гостиной и кашляла, словно чахоточная.
— Держись, дорогая, — сказал он. — Столовая ложка этой штуки принесёт тебе облегчение.
— Налей-ка мне воды стакан ишшо на случай, если у этого пойла мерзкий вкус, — ответила она. Когда он принёс лекарство и воду, она вздохнула. — Уж давненько я не выбиралася из дому. Что-нибудь было интересное, пока ты ходил до аптеки.
Дуглас мрачно обдумал её слова. Мгновение спустя, он покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Ничего особенного.
Снег хлестал Фридриха Зорге по лицу. Ветер завывал, по своему чикагскому обыкновению. Зорге схватился за шляпу. На лице газетчика-социалиста было восторженное выражение лица. Обернувшись к Аврааму Линкольну, он прокричал:
— Вы только гляньте на эту толпу. Вы хоть раз в жизни видели нечто подобное?
— Ну, строго говоря, да, многократно, — ответил Линкольн, сдержав улыбку, когда лицо Зорге стало непонимающе-растерянным. Он положил ладонь, обтянутую перчаткой, на плечо своего нового союзника. — Не забывайте, друг мой, в политике вы всегда были лишь агитатором, возмутителем спокойствия. Отныне же мы будем играть на победу, а это уже совсем иное дело.
— Да, — голос Зорге по-прежнему звучал обалдело. — Я понимаю. Я знал, что наш союз придаст новых сил нашему движению, но, вынужден признать, я понятия не имел, что этот союз принесёт столь много. — Он рассмеялся. Ветер изо всех сил попытался сдуть этот смех. — До сей поры я и представить не мог, ни насколько слабы мы были, ни насколько сильны мы могли стать. Это… поразительно. С тех пор как я покинул родину, я ни разу не участвовал ни в чём сравнимом, и на родине нас подавили силой оружия.
Линкольн имел иные образцы для сравнения. Для него это был лишь очередной политический митинг, причём, не из самых крупных. Укутавшись от холода и ветра, мужчины и женщины направлялись на юг по Коттэдж-Гроув-авеню в сторону парка Вашингтона. С учётом погоды, толпа собралась совсем немалая. А ещё, безо всяческих сомнений, это была самая заряженная толпа, какую Линкольну доводилось видать со времён Войны за Сецессию.
Красные флаги хлопали на ветру. Он уже порвал некоторые из них на полоски. Люди пытались удержать транспаранты от полёта. СПРАВЕДЛИВОСТИ ДЛЯ РАБОЧИХ — гласили одни. НАЛОГОВ НА ДОХОДЫ КАПИТАЛИСТОВ — требовали другие. РЕВОЛЮЦИЯ — ЭТО ПРАВО — предупреждали третьи.
Некоторые люди на тротуарах радостно приветствовали проходивших мимо демонстрантов. Иные спешили прочь, торопясь по своим делам, или в поисках укрытия от холодрыги. Полицейские в шинелях армейского синего цвета присутствовали в изрядной силе. В руках они держали дубинки, а на поясах у них висели револьверы. Если мирный протест обернется бунтом, либо, возможно, если полиция решит, что обернётся, это собрание тоже будет разогнано силой оружия.
Деревья в парке Вашингтона были голыми, словно скелеты. Те немногие клочки травы, что не покрывал снег, были жёлтыми и мёртвыми. Это было самое мрачное и отталкивающее место, какое Линкольн только мог представить. Однако оно также показалось ему идеальным местом, чтобы устроить митинг по случаю объединения социалистов и его крыла Республиканской партии.