— Знаете, летом и в хорошую погоду, здесь гуляют богатые, демонстрируя свои модные экипажи, упряжь в одну масть и дорогие одежды, — сказал он Фридриху Зорге.
Зорге кивнул.
— Да, я это видел. — Он поморщился. — Им недостаточно того, что они просто чем-то владеют. Их владение обязано быть видно для всех. Их собратья-плутократы обязаны быть в курсе, что они тоже являются частью элиты, а пролетариат обязан помнить, что они слишком богаты и могущественны, чтобы с ними можно было шутить.
— Благодаря своим деньгам, они считают, будто в Соединенных Штатах лето царит круглый год, — сказал Линкольн. — Для тех же, кто собрался в парке Вашингтона сейчас, метель дует что в январе, что в июле.
— Всё так, — решительно согласился Зорге. Он задумался. — Также, это очень хорошо сказано, хотя с моим неидеальным английским, вы, вероятно, не найдёте в этом достаточно похвалы. Однако я полагаю, в вас есть задатки поэта.
— Занятно, что вы об этом сказали, — ответил на это Линкольн. — Я несколько раз пробовал себя в поэзии, много лет назад, а сейчас прикинул — так и вообще полжизни назад. Не думаю, что результаты вышли совсем уж дурные, по крайней мере, самые лучшие из них, но вышли они не того качества, к какому я стремился, поэтому я прекратил попытки и вернулся к политике и праву, что более удовлетворяло моим склонностям.
— Возможно, вы сдались слишком рано, — сказал Зорге. — Поэзия воздает сторицей за последовательные усилия в большей степени, чем любой другой вид писательства.
— Даже, если вы и правы, а, возможно, вы и правы, всё же прошло слишком много лет, чтобы это имело значение, — сказал Линкольн. — Если, по счастливой случайности, какая-то фраза в моей речи или статье поразит ухо или ум, как удачно сформулированная, вероятно, это поэт всё ещё пытается пробиться наружу.
Выглядевшие всё более несчастными и замёрзшими полицейские направляли толпу на открытую площадку перед деревянной платформой, над которой развевалось ещё больше красных флагов. Ветер методично рвал их на клочки.
— Говорите свою речь и расходитесь по домам, — сказал полицейский Линкольну. Бывший президент расценил сие высказывание как мольбу от всего сердца, а не как политическое заявление; зубы у этого парня стучали так громко, что его с трудом удавалось понять.
— Не трудно различить, кто из наших сторонников пришёл из моего лагеря, а кто из вашего, — сказал Фридрих Зорге.
— Да, не трудно, — согласился Линкольн. Это различие заинтересовало его и развеселило Зорге. Где-то четыре пятых собравшихся без возражений подчинялись полиции, которая направляла их туда, где они должны были находиться. Каждый пятый из них обзывал чикагских полицейских всяческими словами, временами злобно, а иногда и весело, что означало, что всё это — игра. Этот каждый пятый, идущий не в ногу, с большей степенью вероятности нёс красный флаг, нежели предыдущие четверо.
— Как видите, Линкольн, некоторые искренне верят в революцию пролетариата, — сказал Зорге.
— Поверьте, я помню об этом, — ответил Линкольн. — Вам же следует помнить, что некоторые — не верят. Глядя на собравшуюся толпу, я бы оценил, что большинство присутствующих не верят. Что нам необходимо сделать, чтобы построить свою партию, так это сделать так, чтобы те, кто не верит в революцию, присоединился к нам, дабы они смогли реформировать страну, и в то же самое время удержать революционеров в узде.
Рот Зорге искривился, словно он откусил незрелую хурму.
— Вы говорите, и вы говорили так и во время нашей первой беседы, будто мы должны разбодяжить нашу партийную доктрину, подобно тому, как нечестный самогонщик бодяжит водой виски, что продаёт.
— Взгляните на нашу сегодняшнюю толпу, — терпеливо проговорил Линкольн. — С такой толпой мы заставим боссов дважды подумать, прежде чем они выбросят работяг на улицу или урежут им оплату. С такой толпой мы сможем выбрать тех, кто мыслит с нами одинаково. Разве вам бы не захотелось бы увидеть дюжину, или пару дюжин конгрессменов-социалистов на поезде до Вашингтона после выборов этой осенью?
— Не знаю, — сказал Зорге. — Правда, не знаю. Если они называют себя социалистами, но стоят не на позициях социалистов…
— Если они не достаточно чисты, чтобы удовлетворить вас, хотите сказать, — произнёс Линкольн и Зорге кивнул. Дыхание Линкольна окружило его туманом. — Вы можете стать к стенке и прокричать Революция! настолько громко, насколько пожелаете, но, если так поступите, рядом с вами будет стоять немного народу. Ежели вы соберётесь выйти на танцпол и потанцевать, вам тоже придётся знать мелодии, под которые там танцуют местные.