Он отступил назад. Мгновение никаких аплодисментов слышно не было, и он призадумался, уж не потерял ли аудиторию в концовке выступления. Но нет. Когда громыхнули крики и аплодисменты, он понял, что толпа даровала ему то самое мгновение зачарованного молчания, о котором мечтает всякий оратор, но мало какой когда-либо получает. Он склонил голову. В это краткое мгновение времени часть горечи от почти двадцатилетних скитаний по бесплодным пустошам наконец покинула его, и когда он распрямился во весь рост, то стоял с гордо поднятой головой.
Фридрих Зорге дёрнул его за рукав пальто. Он склонился, чтобы расслышать коллегу сквозь продолжавшийся грохочущий рёв толпы.
— Что, после всего вами сказанного, должен говорить я сам? — отчасти зло, отчасти восторженно требовательным тоном спросил он.
— Что и собирались говорить, что же ещё? — ответил Линкольн. — Я разлил масло по воде везде, где смог. Теперь идите и возмутите воды обратно в бурю.
В те времена общепринято считалось, что штормовую волну можно утихомирить на короткое время, разлив по воде жидкое масло. Это способ действительно работает за счёт резкого увеличения поверхностного натяжения воды, но только с небольшой волной.
И Зорге постарался изо всех сил. Эта речь могла бы разжечь пламя, если её факел вбросить в небольшую толпу преданных своему делу людей, к которым он обычно обращался, и кое-кого в парке Вашингтона она подожгла. Когда он говорил о Марксе, когда говорил о 1848 годе, когда осуждал жестокое подавление Парижской Коммуны, то задевал струны в душах многих из этих людей. Впрочем, для многих из тех, кто его слушал, всё это были малозначительные истории из-за границы, и он не сделал ничего, чтобы увязать их с опытом рабочего народа Соединённых Штатов.
Слушая его, Линкольн понял, почему социализм так долго оставался столь крохотным движением: он попросту не являлся, или ранее не был нацелен на американские широкие рабочие массы. Линкольн намеревался изменить это и полагал, что задал хороший старт.
Зорге всё говорил и говорил, ощутимо дольше, чем Линкольн. Народ начал расходиться из парка. Когда социалист закончил словами: Присоединяйтесь к нам! Вам нечего терять, кроме своих цепей! часть аплодисментов, что он получил, выглядела более облегчёнными, чем воодушевлёнными.
Полицейские начали кричать:
— Вы всё услышали! А теперь валите отсюда к чёртовой матери! Представление окончено. Идите по домам. — Один полицейский, стоявший у трибуны, повернулся к приятелю и произнёс: — Если хочешь знать, всех этих сумасшедших фанатиков-бомбистов следует взять и вздёрнуть. Вот это будет немалый шаг вперед к восстановлению страны.
Он даже не пытался говорить тихо; возможно, он хотел, чтобы люди на трибуне его услышали. Зорге повернулся к Линкольну и произнёс:
— Поглядите, как прислужники угнетателей разучили язык своих хозяев. Также можно увидеть, как они копируют мысли своих хозяев. Когда мы выйдем на баррикады…
Однако Линкольн покачал головой.
— Заметьте, что он не делает ничего по этому поводу. Первая поправка к Конституции защищает наше право на свободу слова. — Он издал смешок, унесённый ветром прочь. — Первая поправка защищает и его право на свободу слова, каким бы отвратительным я ни считал его мнение.
Зорге скорчил кислое лицо.
— Тьфу! Я порой думаю, вы, американцы, страдаете от избытка данной свободы.
— Коли вы так считаете, вам следовало заключить союз с Бенджамином Батлером или демократами, а не со мной, — ответил Линкольн. — А когда вы говорите вы, американцы, то демонстрируете, почему социалистам до сей поры не удавалось себя показать. Вам следует помнить, что вы не можете смотреть на Соединённые Штаты и их граждан с некоей внешней позиции. Вы, мы все — их составная часть.
Если бы он говорил со злостью, союз его крыла Республиканской партии и социалистами мог бы распасться прямо на том же месте, в тот же момент. Так или иначе, взгляд, которым Зорге одарил его, был, скорее, задумчивым, нежели разгневанным.
— Возможно, сейчас вы затронули нечто важное. И в самом деле, возможно, — произнёс газетчик. Он продолжил задумчивым голосом: — Социализм во Франции отличается от социализма в Германии. Возможно, социализм в Соединённых Штатах окажется отличным от них обоих.
— Слезайте оттудова, психи чёртовы, — крикнул тот же полицейский, что только что призывал их повесить, — пока оба не замерзли насмерть, да и я тоже.