Он жестом пригласил Либби входить, затем прошёл в столовую сам и закрыл за собой дверь. Первый вдох тёплого воздуха внутри оказался столь же головокружительным, как и первый вдох морозного воздуха снаружи. По лбу Кастера потёк пот. Он поспешно снял пальто. Либби последовала его примеру.
— Добрый вечер, генерал Кастер, мэм, — произнёс Генри Уэлтон. Он встал и отсалютовал.
Кастер отсалютовал в ответ.
— Вечер добрый, полковник, — сказал он. Да, всё идеально чётко, идеально корректно и холоднее метели за окном. Всё обстояло именно так, как было с тех самых пор, когда он привёл Пятый кавалерийский обратно в Форт Бентон в самом начале года. Он принюхался и улыбнулся.
— Что на ужин? — спросил он. — Что бы это ни было, пахнет хорошо.
Его притворству, порой, удавалось сломать этот лёд. Сегодня был один из таких случаев. Генри Уэлтон улыбнулся ему в ответ и ответил обыденным тоном:
— Жареная картошка с нашего собственного огорода, варёные бобы с солониной и жареные луговые тетерева. — Он даже осилил небольшую шутку: — В это время года держать мясо свежим не так уж и сложно.
— И в самом деле. — Кастер попытался пошутить в ответ: — В это время года также не сложно и держать мясо жёстким.
Уэлтон вновь улыбнулся. Как и парочка офицеров помладше. И Кастер, пусть и с некоторым усилием. Помогло несильно. Он и офицеры уэлтонова Седьмого пехотного улыбались дежурными улыбками, подобно едущим друг другу навстречу возницам.
Кастер любил жареную картошку, хотя ещё больше он обрадовался бы жареному луку, да и вообще, луку в любом его виде. Бобы с ветчиной оказались бобами с ветчиной; их он ел годами; он почти не замечал их на тарелке, за исключением тех случаев, когда они помогали набить брюхо. Луговые тетерева ему понравились. Мясо у них было тёмным и с очень насыщенным вкусом.
По столу ходила пара бутылок виски и кувшин с лимонадом из концентрата. Большинство офицеров пило виски. Либби наполнила свою жестяную кружку лимонадом и настойчиво протянула кувшин Кастеру.
— Не желаешь ли себе, Оти?
Для всех, кто плохо её знал, прозвучало совершенно безвредно. Для Кастера, с точностью наоборот.
— По такой погоде я скорее выпил бы чего-нибудь такого, что поможет согреться, — сказал он. Одна бутылка виски оказалась в пределах досягаемости. Он налил себе, не слишком много, по крайней мере, и высоко поднял кружку. — Да низойдёт раздрай на врагов наших!
Даже Уэлтон со своими офицерами не мог придраться к этому тосту. Они выпили с Кастером. Пока спиртное текло по горлу, Либби одарила его взглядом, который должен был полностью нейтрализовать согревающий эффект, но не вполне справился. Более она ничего не сделала. На публике она со всех сторон поддерживала Кастера, поскольку иное поведение могло навредить его перспективам. Что она могла высказать, когда они вернутся в квартиру, уже другой вопрос. Кастер не стал об этом даже думать. Дабы помочь себе об этом не думать, он налил себе в кружку ещё виски. Либби вновь одарила его ледяным взглядом.
— Раздрая в стан наших врагов, уж точно, — сказал Генри Уэлтон. Он тоже пил виски, и ни капли этого не скрывал. — Это лучшее, что может им навредить, с нашей точки зрения, и единственное, что может низвергнуть их до нашего уровня.
Когда речь заходила о политике — за вычетом, разумеется, политических амбиций самого Кастера — Кастер и офицеры Седьмого пехотного расходились не очень далеко. Они почти единогласно проклинали администрацию, находящуюся в Вашингтоне, хотя, скорее в Филадельфии, обстреливаемой из Вашингтона. Лишь присутствие Либби и ещё нескольких офицерских жён удерживало их от выражения своего мнения словами более крепкими, чем те, что они использовали.
— Когда мы затевали эту войну, мы ни черта не понимали, зачем это делаем, равно, как и сейчас не понимаем ни черта, чего делаем, добиваясь мира, — сказал Кастер.
— Блейн не может переварить, что придётся отдать половину Мэна, — морщась, проговорил Уэлтон. — Если он так поступит, то штат, куда мы его обратно отправим, станет меньше.
— Следовало повесить Линкольна, только гляньте, как он будоражит чернь сейчас, и этого долбанного идиота Блейна тоже следует повесить, — сказал Кастер. Даже с виски в желудке, он не матерился в присутствии женщин.
— Вот, что бывает, если выбирать республиканцев, — сказала Либби. В этом её мнение совпадало с мнением мужа.
— Когда мы, наконец, добьёмся мира, если мы, наконец, добьёмся мира, это будет позорище, не что иное, как ложь и обман, — сказал Кастер. — Всегда так было. Рано или поздно, Пятый вернётся в Канзас, мы будем скакать вдоль границы с КША, и совершенно, блин, точно, будут просачиваться команчи и кайова, они будут жечь фермы, убивать мужчин и делать чего похуже с женщинами, а потом возвращаться на Индейские территории, где мы их не достанем. Так было с самой Войны за Сецессию, и что мы могли сделать? Ничегошеньки, как по мне. — Повисло молчаливое согласие. Кастер добавил: — Всегда так было, и в ближайшее время я не вижу, чтобы оно смогло измениться. Хотелось бы, но не увижу.