Шлиффен не улыбнулся. Он взял за правило не улыбаться. Не только потому, что улыбка могла навредить его собственным интересам и интересам страны, он был настолько строго-умеренным человеком, что улыбаться ему давалось весьма нелегко. В своей обычной осторожной манере он произнёс:
— Надеюсь, то же самое вы скажете своему президенту и министру иностранных дел, нет, госсекретарю, так это у вас называется.
— Я говорил об этом с того самого момента, когда всё слетело с тормозов и понеслось под откос, — ответил Роузкранс. — Говорил всем, кто выслушает. Полковник, если вы считаете, что президент Блейн намерен ко мне прислушаться, лучше передумайте. Если вы считаете, что он вообще способен к кому-нибудь прислушаться, передумайте ещё раз.
— Это не есть хорошо, — сказал Шлиффен.
Зазвонил телефон. Роузкранс дёрнулся, словно его ужалил слепень.
— Угадайте, кто, — сказал он и мученически вздохнул. — Может, он и не слушает, но Господи, как же он любит говорить.
Шлиффен покинул кабинет генерал-аншефа. Позади Роузкранс рычал в новомодный агрегат. Едва Шлиффен вышел в приёмную, капитан Сол Берриман с мученическим видом глянул поверх своих бумаг.
— Auf Wiedersehen, Herr Oberst, (до свидания, господин полковник — нем.) — сказал он.
— До свидания, капитан, — ответил Шлиффен. Он более чем симпатизировал адъютанту Роузкранса, способному молодому человеку, застрявшему на должности, где его способности несли стране меньше пользы, чем могли бы на передовой.
Календарь сообщал о том, что до наступления весны оставалась лишь пара дней. Несмотря на заявления календаря, с неба сыпался дождь со льдом. Шлиффен едва его заметил, пока шёл к ожидавшей его коляске, и забирался внутрь. Он находился в другом месте. Наполеон или Клаузевиц? Клаузевиц или Наполеон? То, что он не мог добиться того, чтобы хорошо известный ему факт поднялся и встал по стойке смирно, приводило его в ярость.
— Обратно к зданию консульства, полковник? — спросил кучер.
— Да, — бросил Шлиффен. На стук зубов кучера он обращал не больше внимания, чем на погоду, этот стук вызвавшую. Колёса коляски пошли немного юзом по обледенелым булыжникам, но затем шипы на подковах лошади взяли сцепление и коляска покатилась.
Несмотря на погоду, неподалёку от здания военного министерства проходило несколько политических демонстраций. Социалисты — подумал Шлиффен, заметив мокрые красные флаги, висевшие на флагштоках. В Германии он повидал больше социалистических демонстраций, чем ему хотелось бы, но в Соединённых Штатах до сей поры не встречал выступлений подобного масштаба.
Когда он доложил об увиденном германскому послу в США Курду фон Шлёцеру, тот кивнул.
— Одна из фракций собственной партии Блейна объединилась в своей повестке с социалистами, — сказал Шлёцер.
— Правда? Я не слышал. — Если политика не влияла на военное дело, Шлиффен мало обращал на неё внимания.
Шлёцер взглянул на него так, словно давал понять, что ему следовало отнестись к этому вопросу повнимательнее.
— Если не будет мира, то скоро у нас тут будут уличные бои. Теперь, когда социалисты стали сильнее, мы можем получить революцию. Красную революцию, — сказал он. — Это земля революции. А социалисты, в смысле, новые социалисты, знают и пользуются этим.
— Боже упаси, — сказал Шлиффен. — Если они решат устроить революцию, да будут встречены они железом и кровью. — Произнеся известную цитату Бисмарка, он кивнул Шлёцеру. — Вы же знаете, того же мнения я придерживаюсь в отношении социалистов в фатерлянде.
— О, да, мой дорогой полковник, разумеется, — сказал Шлёцер. — Ни один обеспеченный человек, ни один разумный человек не смог бы сказать иначе. Однако слишком много американцев, равно как и слишком много немцев, не обладают ни благосостоянием, ни разумом. А местные вожди социалистов, также как и вожди социалистов там, обладают избытком хитрости, а не здравомыслия.
— В Соединённых Штатах сие не есть истина, — сказал Шлиффен. — Насколько мне известно, всё наоборот, иначе местные социалисты вызвали бы гораздо больше проблем, чем могли бы.
— Впрочем, теперь красными флагами принялись размахивать те, кто действительно кое-что смыслит в политике, преследуя свои собственные цели, — сказал германский посол. — С политической точки зрения, Блейн сейчас столь же мёртв, что и селёдка в рассоле. Даже если бы он переизбрался раньше — а это могло бы случиться лишь попущением Господним — теперь у него нет никакой надежды, поскольку большая часть его партии переметнулась к радикалам. Он должен это прекрасно понимать.