— Здравствуй, козёл старый.
— И тебе здравствуй, — мрачно произнёс он. Хоть внешне Офелия и походила на Александру, вела она себя, скорее, как Орион, чем пугала мать и — как правило — весьма веселила отца.
— Если выживёшь, далеко пойдёшь, дорогая. — Сэм взъерошил её золотистые кудри, затем добавил задумчивым тоном: — Конечно, тюрьма отсюда довольно далеко.
В этот раз Офелия не поняла шутку. Как и Орион. Александра, которая всё поняла, бросила на мужа суровый взгляд, который он проигнорировал.
Порой, выход из дома, прогулка по Тёрк-стрит в офис Морнинг колл, что на Маркет, были похожи на побег, чем на что бы то ни было ещё. Несмотря на подъёмы и спуски, Сэму нравилось ходить пешком. Подъём в гору тяжело давался гружёным лошадям. Щёлкали кнуты возниц, порой, приземляясь на спины запряжённых животных. Затем, под сопровождение скрипа тормозов повозок, что они тянули, на склоне вниз лошадей приходилось удерживать.
Спустя пятнадцать минут после прощального поцелуя с женой, Сэм вошёл в офис. Когда он оказался внутри, Клэй Херндон бросился на него почти с тем же пугающим энтузиазмом, какой продемонстрировал Орион. Впрочем, у Херндона имелось оправдание, достойное любого газетчика — телеграмма, которой он размахивал перед лицом Клеменса.
— Ты должен на это взглянуть! — кричал он.
— Как я могу спорить с такой логикой? — Сэм взял тонкий лист бумаги и быстро прочёл. Закончив, он пару раз кивнул и сказал: — Должно быть, сегодня многие удивятся; например, те, кто не думал, что Блейну знакомо слово из четырёх слогов.
— Если он и его и не знал, то подобрал правильное, — ответил на это убеждённый республиканец Херндон. — Я так понимаю, оно же будет в заголовке нашего следующего выпуска, так?
— Ультиматум? — произнёс Сэм. — Раз уж ты сказал, то, да. Если какое-нибудь слово и может криком требовать семьдесят второго кегля, то оно — уж точно. — Он снял котелок и повесил его на вешалку для шляп за дверью. Добравшись до стола, скинул пиджак и повесил его на спинку стула. Затем снял запонки с манжет, убрал их в карман и закатал рукава.
— Готовишься к работе, да? — поинтересовался Херндон.
Его тон был слегка насмешливым, но Сэм не обратил на него внимания.
— Ты уж не сомневайся, — сказал он. — Дай-ка ещё раз эту телеграмму, а? Надо убедиться, что я всё понял правильно. — Он умолк, чтобы прикурить сигару, затем перечитал телеграмму. — Всегда хорош тот день, когда редакторская статья сама подходит к тебе и скулит, умоляя выпустить её на волю.
— Как скажешь, Сэм, — произнёс Херндон. — Я рад, что я — обычный писарь.
— Дуй в городскую ратушу, писарь, — сказал Клеменс. — Получи комментарий мэра. Иными словами, дай мне заявление, которое пойдёт за этим. — Он скорчил рожу, изобразив нечто среднее между ошеломлением и наследственным идиотизмом. В Сан-Франциско морнинг колл не любили мэра Адольфа Сатро. Это чувство было взаимным.
Херндон принял позу, какую мог бы принять политик на трибуне, либо человек, сосредоточенно ожидающий своей очереди воспользоваться нужником.
— Я всеми фибрами своей души против грядущей войны, и ожидаю, что мы достигнем в ней оглушительного триумфа, — провозгласил он. — Ну, вот. И не надо никуда идти.
Сэм пыхнул в его сторону сигарным дымом.
— Давай, вали отсюда. Может, Его Честь сегодня встал не с той ноги, и если так, он скажет, что поддерживает войну, но его расчёты показывают, что нас разгромят. Упаси нас Бог, если мы неверно его процитируем. Он этого не заметит, поскольку во вторник не помнит, что говорил в пятницу — считает, что это работа газет, но некоторые его друзья, точнее, подельники, у подобной твари не может быть друзей, вполне могут.
Херндон, хихикая, взял шляпу, перекинул через плечо пиджак — в Сан-Франциско стоял очередной внесезонный день, не совсем жаркий, не совсем холодный — и вышел. Клеменс снова затянулся сигарой, рассеяно стряхнул пепел в латунную пепельницу, переместил сигару в угол рта. Он знал, что пока будет писать, скорее всего, забудет о ней.
Ручка заскрипела по бумаге.
Президент Блейн сказал народу и всему миру, что если Конфедеративные Штаты не отведут своих солдат — солдат, которых они развернули без согласия Соединённых Штатов и вопреки открыто заявленному пожеланию последних — из провинций Чиуауа и Сонора в течение десяти дней, он попросит Конгресс объявить о том, что Соединённые Штаты и Конфедеративные Штаты находятся в состоянии войны.