Сэм внёс в статью Херндона несколько изменений. Наречиями Херндон пользовался так, как плохой повар пользовался приправами — в том смысле, что если малое их количество улучшит вкус, значит, надо сыпануть побольше. Несмотря на это, он сказал:
— Хорошая статья.
В ней Сатро, при помощи его же слов, уличался как напыщенный дурак — самый лучший способ.
— Спасибо. Ты мог бы сказать Чума на оба ваших дома, и спустить всё на тормозах, — сказал Херндон. — Но я рад, что ты этого не сделал. Так даже веселее.
Распахнулась дверь и влетел Эдгар Лири. Кто-то помял ему шляпу, а он этого не заметил.
— На углу Маркет и Гири вешают чучело Лонгстрита, — задыхаясь, произнёс молодой человек. Затем он снял котелок и разочарованно его осмотрел. — Весь город сошёл с ума. — Словно в доказательство своих слов, он продемонстрировал шляпу.
— Пиши заметку. Пиши быстро, — сказал Сэм. Он забрал у Херндона редакторскую статью. — Похоже, меня опять никто слушать не будет. — Он вздохнул. — И почему я не удивлён?
Снаружи кто-то разрядил шестизарядник, слишком уж быстро вылетали пули. Сэм надеялся, что, кем бы он ни был, этот человек стрелял в воздух.
Мальчишки-газетчики размахивали на углах ричмондских улиц выпусками Уиг, Экзаминер, Диспэтч и Сентинел. Они торговали громогласно; адвокаты и мастеровые, священники и фермеры, коммивояжёры и погонщики, даже случайный грамотный цветной, окружили их и совали им в руки пенни.
Какую бы газету ни рекламировал мальчишка, на любом углу, главные заголовки были одинаковые: Ультиматум истекает сегодня!. После этого воображение поднимало бунт: Президент Лонгстрит даст ответ на недавний произвол янки! Говорят, флот готов выйти в море! Говорят, флот уже в море! Передвижение войск в Кентукки! Говорят, янки концентрируют силы в Миссури!. И одно слово, как барабанный бой: Война! Война! Война!.
Генерал Томас Джексон, чьим делом и была война, ехал сквозь шум, как сквозь дождь или снег, или артиллерийский обстрел, или какое-то ещё незначительное препятствие.
— Мы их уделаем, так, ведь, Каменная Стена? — крикнул ему толстяк в окровавленном мясницком фартуке.
— Мы не воюем с Соединёнными Штатами, равно как и Соединённые Штаты не объявляли нам войну, — ответил Джексон. То же самое он говорил уже множество раз с тех самых пор, как покинул военное министерство для очередного путешествия в резиденцию президента. — Надеюсь, не объявят. Мир слишком ценен, чтобы просто выбросить его, как старый костюм не по размеру.
Не эти слова хотел бы услышать мясник.
— Мы их уделаем!
Джексон провёл лошадь мимо толстяка, не произнеся больше ни единого слова. В следующем полуквартале ему ещё трижды задали этот вопрос в различных его вариациях. Каждый раз он давал один и тот же ответ, и уже начал жалеть, что вообще принялся отвечать.
По мере его продвижения к Шоко-Хилл, подальше от Капитолийской площади и центра города, людская толпа начала редеть. Джексон издал лёгкий непроизвольный вздох облегчения — ему не нравилось оказываться в толпе, и он частенько бывал счастлив, оставшись в одиночестве. Однако долг превыше счастья. Долг превыше всего.
Один из часовых отсалютовал ему и произнёс:
— Мы ить размажем этих янков, да ить, сэ'?
С солдатом Джексон заговорил более открыто, нежели с гражданским на улице, который, как ему было известно, мог оказаться шпионом США.
— Если придётся сражаться, капрал, будьте уверены, мы их разобьём.
Напротив резиденции стояла ландо посла США Джона Хея. Ныне Хей посещал Лонгстрита столь же часто, что и Джексон, по схожему поводу: если переговоры посла с президентом Конфедерации увенчаются успехом, Лонгстриту и Джексону более не придётся совещаться столь часто. Кучер Хея терпеливо ждал своего начальника, читая выпуск Ричмонд Уиг. Он кивнул Джексону и вернулся к газете.
Моксли Соррел проводил Джексона в комнату ожидания рядом с кабинетом президента.
— Мистер Хей прибыл получить ответ президента на ультиматум, — почти шёпотом произнёс руководитель администрации.
— На подобную дерзость может быть лишь один ответ, — прорычал Джексон. Соррел кивнул. Они оба недолюбливали друг друга, но на интересы Конфедерации смотрели в одинаковом свете.
Джексон начал говорить что-то ещё, как дверь кабинета президента Лонгстрита открылась. Оттуда вышел Джон Хей, его красивое лицо было суровым. Джексон поднялся, чтобы вежливо поприветствовать его. Хей ответил холодным полупоклоном.
— Сэр, я вынужден сделать вывод, что ваш президент более склонен прислушиваться к вашим советам, нежели к моим. — Подошёл Моксли Соррел, чтобы проводить его до двери. Он отмахнулся от руководителя администрации. — Нет, сэр, благодарю. Я сам могу найти дорогу. — И он ушёл. Будь у него хвост, он стоял бы трубой.