После завтрака бойцы отправились ухаживать за лошадьми. Помимо бобов и прочего провианта для людей, телеги везли сено тоннами, а с ним и овёс. Никто в радиусе двух миль от ранчо не имел никаких сомнений в том, что здесь собралось великое множество лошадей. Мухи становились назойливыми, когда теплело, но пока они ещё не жужжали.
К Рузвельту подошёл Филандер Сноу; к разочарованию Рузвельта он до сих пор не проявлял ни малейшего интереса к вступлению в полк. Работа в поле и со скотиной, которую пока ещё не съели бойцы, его вполне устраивала. Выдержав паузу, чтобы сплюнуть, он заметил:
— Одно тут ясно, как день, босс — следующие пару сотен лет вам больше не нужно ездить и закупать навоз.
— Это факт, Фил, — признал Рузвельт. — Полк лошадей оставляет на земле довольно много, не так ли? — Кавалерийский полк также много чего оставлял на земле. Им уже пришлось вырыть пару новых ровиков под нужники. Рузвельт не хотел, чтобы они оказывались слишком близко к ручью или колодцу. В таком случае приходили болезни, это было известно ещё римским легионерам. Если появится тиф, или, что ещё хуже, холера, половина полка тут же сляжет.
В начале девятого утра прикатила первая телега из Хелены. Интендант-сержант Рузвельта, маленький тощий паренек по имени Шадрах Перкинс, работавший лавочником в Уиксе, занялся разгрузкой мешков с бобами и ящиков с сухарями. Кучер, что приехал на телеге на ранчо, передал Рузвельту выпуск Хелена Газетт.
— Свежая пресса, полковник, — сказал он.
— Хорошо, — ответил Рузвельт и бросил ему десять центов чаевых. С тех пор, как телеги с припасами начали ездить из Хелены каждый день, он стал гораздо менее отрезан от мира, чем прежде. Теперь, вместо того, чтобы неделю или две ждать, чтобы взглянуть на газету, он получал новости о происходящем настолько быстро, насколько телеграф передавал их в город, а печатники переносили новости на бумагу.
Прочитанное стукнуло Рузвельта, словно удар копытом жеребца о землю при виде кобылы. Ещё он испытал прилив гнева.
— Ричардсон! — проревел он. — Тащи сюда горн, мать твою, Ричардсон! — Он продолжал кипеть, пока не прибежал горнист с горном в руке, после чего бросил: — Труби сбор.
— Ясно, полковник, — ответил Ричардсон. — На юге что-то случилось и попёрло на нас? — Рузвельт смотрел на него, пока он не поднёс горн к губам и не протрубил.
Забегали люди; сбор во время утренних работ был необычен, а следовательно, обещал быть интересным, и возможно, даже, важным. Бойцы шумели, пока Рузвельт не встал перед ними, зажав в левой руке Хелена Газетт.
— Вы, парни, знаете, вы хоть, представляете, какую наглость поимели конфедераты, англичане и французы? — требовательным тоном спросил он.
— Вы уж, поди, скажете, правда, полковник? — сказал один боец.
Рузвельт проигнорировал реплику, что для человека его темперамента было непросто. Однако гнев, по-прежнему, обуревал его.
— Им хватило бесстыдства и наглости объявить блокаду берегов и гаваней Соединённых Штатов Америки — наших берегов и гаваней, джентльмены, говоря, что мы не имеем права вести собственную торговлю. — Он сжал газету в кулаке и отбросил, словно она была преступником, а не посланником. — Станет ли великая страна терпеть подобное оскорбление?
— Нет! — выкрикнули кавалеристы, которые находились от любого побережья дальше, чем кто бы то ни было в Соединённых Штатах.
— Именно так, парни! — согласился Рузвельт. — Мы не можем этого терпеть. Господи, мы не станем этого терпеть. Эти гнусные иноземные псы увидят, что лают не на ту ищейку, если думают, что могут навязать Соединённым Штатам свою волю. Мы погоним их обратно на псарню с поджатыми хвостами.
К тому моменту, когда он закончил заводить своих бойцов, они уже были готовы ехать к канадской границе и стрелять любого, кого поймают, и кто поддерживал королеву Викторию, а не президента Блейна. К тому моменту, когда он закончил заводить сам себя, он уже был готов вести их через границу. Потребовалось напряжение силы воли, чтобы вспомнить, что его полк являлся Самовольным. Если они перейдут границу, это будет не война; это будет разбойничий рейд и противник будет в своем праве обращаться с ними, как с разбойниками. Он вздохнул. Он ненавидел вспоминать столь тонкие различия.
— Погнали! — выкрикнул. — По коням и погнали. Мы не можем сражаться с предательскими англичанами и самодовольными кануками, пока не можем, пока не будем обличены официальным мандатом правительства Соединённых Штатов. Однако мы должны подготовиться к тому, что, когда это разрешение будет дано — а оно будет дано — мы будем готовы сделать всё, чтобы удержать землю, которой так дорожим.