Он забрался обратно в постель. Верхняя койка над ним пустовала. Он вздохнул, силясь снова найти удобную позу. С Мэри было сложно все годы их брака, особенно во времена, когда он покинул Белый Дом, но он всё равно по ней скучал. Четыре или пять лет назад в Сент-Луисе они оба подхватили тиф, но он пережил его. Она не пережила.
Следующее, что он увидел — это дневной свет, пробивавшийся из-за занавески. Спина слегка побаливала, но ночь прошла весьма неплохо — намного лучше большинства тех, что он провёл в переездах от одного города к другому, это уж точно.
Он оделся, снова воспользовался уборной, и уже возвращался к своей кровати, когда к нему подошёл проводник.
— Добрейшего утра вам, сэр, — сказал он. Линкольн без труда опознал его акцент. — Не желаете ли вернуть сидение вместо кровати?
— Желаю. — Умелому подражателю Линкольну потребовалось сделать над собой усилие, чтобы не передразнить ирландский говор проводника. Выдав этому парню на чай, он спросил: — Сколько ещё до Денвера?
— Гдетт часа через два-три, — ответил портье. Линкольн вздохнул; он должен был прибыть на рассвете, а не посреди утра. Что ж, без сомнения, люди, ожидавшие его, понимали, насколько далеки были отношения между расписанием и фактическим прибытием.
— Значит, на завтрак время есть, — сказал он.
— Действительно так, сэр, достаточно и даже сверх того, — согласился портье.
Линкольн прошёл в вагон-ресторан. Он высоко оценил закрытые межвагонные переходы, которые теперь применяли на железных дорогах. Всего несколько лет назад перемещение из одного вагона в другой на трясущемся поезде было делом весьма рискованным. Не так уж и мало людей поскользнулись и упали навстречу своей погибели, а уж пепел в глазах и всё лицо в саже были более чем ожидаемым делом.
После яичницы с ветчиной, витушек и кофе, мир стал выглядеть чуть более приятным местом. К этому моменту он уже оставил прерии позади, двигаясь в сторону гор. Локомотив с трудом взбирался на подъёмы, чтобы затем будто бы с облегчением скатиться с противоположной стороны. Вид мелькающих деревьев и валунов повышал настроение, хотя Линкольн и знал, как много аварий случилось на подобных спусках.
Наконец, с опозданием в почти три часа, нежели два, поезд въехал в Денвер. Вокзал был маленьким и обветшалым. Широкая полоса пустой земли по другую сторону путей, когда-нибудь, как слышал Линкольн, станет новой красивой станцией. В данный момент и в обозримом будущем, это был просто пустырь. На нём всеми цветами цвели дикоросы и сорняки.
— Денвер! — провозгласил кондуктор, как делал возле каждой деревни на пути к самому большому городу в сердце Запада. — Денвер на выход!
Линкольн убрал речь в кожаный портфель, встал, взял пузатый саквояж и пошёл на выход из пульмановского вагона. После пары дней в поезде, твёрдая земля, казалось, дрожала под ногами, как бывало у моряков, сходивших с кораблей. Он водрузил на голову цилиндр и огляделся.
Среди обычных сцен жизни железнодорожной станции — семей, радостно встречавших своих любимых, банковских клерков, встречавших капиталистов с более громкими (но менее радостными) криками — Линкольн заметил пару крепких парней, выглядевших как шахтёры, одетые в свои лучшие, и скорее всего, единственные костюмы. Ещё до того, как они начали уверенное движение сквозь толпу к нему, он опознал в них именно тех, с кем должен встретиться.
— Мистер МакМэхан и мистер Каванах, полагаю? — произнёс он, опуская саквояж, чтобы освободить правую руку.
— Именно так, мистер Линкольн, — ответил тот, что с рыжими усами. — Я — Джо МакМэхан; Каванаха можете звать Фред. — Его рукопожатие оказалось крепким и твёрдым.
— Если только не окажусь последним, кого позвали ужинать, — уступил Каванах. Он был на пару дюймов выше МакМэхана, на подбородке у него был шрам, полученный, похоже, в ножевой драке. Оба мужчины совершенно не акцентировали внимания на револьверах, висящих на правом бедре. Линкольн бывал на Западе множество раз и привык к подобным вещам.
— Идёмте, сэр, — сказал МакМэхан. — Позвольте мне. — Он взял саквояж. — Отвезём вас в отель, позволим вам освежиться и немножко прикорнуть, ежли захотите. Эти поезда хороши, но тело в них всё равно не отдыхает.
— Они стали лучше, чем были раньше, — сказал Линкольн. — Я размышлял об этом прошлой ночью, когда проводник готовил постель. Однако вы правы — они не такие, как хотелось бы.