— Не искушай судьбу, приятель, — посоветовал Слон, угрожающе помахивая хоботом.
— Не буду, — пообещал Маркиз, хотя, правду сказать, именно благодаря его привычке искушать судьбу она и была к нему до сих пор столь благосклонна. Он оглянулся и увидел, что Перегрин исчез, ускользнул во мрак самым таинственным и возмутительным образом, даже не попрощавшись.
Маркиз терпеть не мог, когда так делают.
Он отвесил Слону лёгкий учтивый поклон, и пальто, знаменитое чудесное пальто, подхватило его движение, подчеркнуло и подало в самом лучшем свете. Так поклониться мог только Маркиз Карабас. Кто бы он ни был.
Следующий Плавучий Рынок устроился в Садах-на-крыше в Кенсингтоне. Когда-то они назывались «садами Дерри и Тома», по имени универмага, которому принадлежала крыша, но магазин закрылся уже сорок лет назад. Однако в Под-Лондоне у времени с пространством особые отношения, и для под-лондонцев Сады-на-крыше остались моложе и невиннее, чем для наших глаз. Над-Лондонцы — юноши и девушки, все в туфлях со слоистыми каблуками, ярких майках и клёшах — не обращали на под-лондонцев никакого внимания.
Маркиз Карабас быстрым, уверенным, хозяйским шагом направлялся к рядам с провизией. Он прошёл мимо маленькой женщины с полной тачкой заветренных сырных сэндвичей, мимо палатки с карри, мимо низенького человечка с целым аквариумом слепых бледных рыб и длинной вилкой для жарки, пока, наконец, не добрался до прилавка, где продавали Гриб.
— Один прожаренный ломтик, пожалуйста, — заказал Маркиз Карабас.
Грибник за прилавком был ниже ростом, но полнее Маркиза, с жидкой шевелюрой песочного цвета и замученным выражением лица.
— Сейчас будет готово, — сказал он. — Ещё что-нибудь?
— Нет, спасибо. — ответил Маркиз, помолчал и добавил с любопытством: — Вы меня не помните?
— Боюсь, что нет, — ответил грибник. — Но пальто у вас замечательное.
— Благодарю, — сказал Маркиз, огляделся и спросил: — А где тот паренёк, что раньше здесь работал?
— А. Это любопытная история, сэр, — сказал грибник. От него пока не пахло сыростью, но небольшая колония грибков на шее уже выросла.
— Кто-то донёс прекрасной Друзилле из Рейвенскорта, что наш Винс имеет на неё виды и послал ей — хотите верьте, хотите нет — письмо со спорами, чтоб она стала, значит, его невестой во Грибе.
Маркиз вопросительно приподнял бровь, хотя его вовсе не удивило такое заявление. Собственно, он сам и доложил это Друзилле, и даже показал ей то самое письмо.
— А девушка что же?
— Не думаю, что ей понравилось это, сэр. Нет, не думаю. Она с сёстрами подстерегла нас по дороге на Рынок. Сказала, им с Винсом надо поговорить с глазу на глаз. Он прямо расцвёл, и пошёл с ней, значит, выяснить, о чём там она хотела «поговорить». Я его прождал на рынке до вечера. Теперь уж, я думаю, вряд ли он придёт. — Грибник помолчал и добавил мечтательно: — Красивое пальто. У меня, кажется, было такое. Давно.
— Не сомневаюсь, — ответил Маркиз, вполне довольный услышанным, и надрезал ломтик Гриба. — Но это пальто определённо моё, и ничьё больше.
Выходя с Рынка, он приостановился на лестнице и кивнул молодой женщине необыкновенной красоты. У неё были длинные рыжие волосы и чёткий профиль, будто с картины прерафаэлита, а на запястье — родинка в форме пятиконечной звезды. Другой рукой она поглаживала большую взъерошенную сову, которая недоверчиво смотрела на мир (что для этого вида птиц весьма необычно) бледно-голубыми глазами.
Маркиз кивнул ей. Девушка покосилась на Маркиза и сразу отвела взгляд — так ведёт себя тот, кто начал понимать, что оказался в долгу у Маркиза Карабаса.
А он любезно кивнул ей и продолжил спускаться но лестнице.
Друзилла поспешила за ним, как будто хотела что-то сказать.
Маркиз Карабас опередил её. Внизу лестницы он помедлил, думая о людях и о вещах, и о том, как трудно делать что-то впервые. А потом, завернувшись в пальто, скользнул в тень самым таинственным, можно сказать, возмутительным образом, и исчез, не попрощавшись.