Размышляя спустя много лет об этом своем решении, испытываю противоречивые чувства: правильно ли поступил? Хорошо помню встречу в Государственном университете имени К. Хетагурова, когда уже стало известно о моем переходе в Москву, на другую работу. Профессор Римма Камаева сказала, что это очень спорное решение. Может быть, она и другие преподаватели вуза связывали со мной будущие интересные дела в республике или чувствовали нарастание сложных политических процессов в стране. К этим мыслям я не раз возвращался впоследствии, когда на мои плечи лег груз государственной и партийной ответственности и в считаные минуты и часы надо было определять позиции по ключевым вопросам государственной и партийной жизни.
Разделение полномочий между партией и государством в то время шло трудно, но продвижение было налицо. Роль ЦК КПСС в выработке внешней политики СССР была уже иной, чем несколько лет назад.
В доперестроечный период сложилась традиция: министр иностранных дел СССР непременно был членом Политбюро ЦК КПСС. Отсюда – ключевая функция главы МИДа: увязывать позиции партии по внешнеполитическим вопросам с курсом государства на международной арене. Этот подход имел серьезный недостаток: приоритеты внешней политики в устах министра иностранных дел обычно воспринимались в стране и за рубежом как автоматическое воспроизведение партийных решений.
И многопартийная система, как было очевидно, не создавала непреодолимых преград между установками правящей партии и внешней политикой государства. В странах с демократической политической системой внешнеполитические ведомства во многом аккумулируют национальные интересы и руководствуются ими в практической политике. Однако реализация этих интересов всегда происходит на базе политической платформы правящей партии, имеющей парламентское большинство или обеспечившей своему кандидату победу на президентских выборах.
В дореформенном, «однопартийном» Советском Союзе внешняя политика следовала в фарватере, обозначенном руководящими органами КПСС. Партийные директивы носили абсолютный характер. Иногда это становилось причиной серьезных внешнеполитических просчетов. Таких, например, как направление советских войск в Афганистан в обход Верховного Совета. Комиссии по иностранным делам «дореформенного» парламента, как правило, лишь оформляли принимаемые партийными лидерами решения. Законодательная деятельность велась лишь периодически, на непостоянной основе, как бы на общественных началах. Наблюдалась и своеобразная «личная уния»: комиссии десятилетиями возглавляли одни и те же персоны – члены или кандидаты в члены Политбюро.
Однако, критикуя такое положение дел, нельзя было впадать в противоположную крайность и отказываться от общего правила: министр иностранных дел от правящей партии проводит в целом политику этой партии. В последние годы существования СССР Министерство иностранных дел замкнулось на Президента и перестало считаться с мнением партийных органов. КПСС была фактически отстранена от выработки внешнеполитической линии. Хотя международники, работавшие в аппарате ЦК, были хорошо подготовлены для такого рода деятельности. Многие пришли на Старую площадь, будучи высококвалифицированными специалистами по внешнеполитическим вопросам.
Приведу очень краткий список. В нем заведующий Международным отделом ЦК КПСС Валентин Фалин – бывший посол СССР в ФРГ, помощник Горбачева Анатолий Черняев – один из ведущих экспертов по Великобритании, Карен Брутенц – высокопрофессиональный специалист по Востоку, Вадим Загладин – знаток Европы, высокоэрудированный, обаятельный человек. В начале 1990-х годов он был первым заместителем заведующего Международным отделом ЦК КПСС. Загладин мог на равных вести дискуссию с кем угодно на Западе. И хотя по своим способностям он вполне мог бы занять должность секретаря ЦК по международным вопросам, ему априори было отведено относительно скромное место внутри партийного аппарата.