Голая на голом, в верхушках сосен солнце, для связи пистолет! Черт, побери! Меня вот-вот убьют, а я сочиняю стихи! И неожиданно для самого себя я их произнес вслух, и она рассмеялась, и снова положила пистолет обратно в траву.
– Я хочу еще!!! – Как можно требовать от человека Любви, оказывается можно, можно абсолютно все, и ничего невозможного в жизни нет!
Ее стройная тело изогнуто как змея, как лиана, как всякое хищное создание она была готова оплести собою весь этот мир.
– Почему ты все-таки стреляла в меня?!
– Фи! – скривилась она, продолжая гладить мои плечи своими руками.
Возможно, эта баба – идиотка, возможно, ей не достает чувства собственной значимости, и поэтому она стреляет по людям как по воробьям.
– Ты самый первый, в кого я выстрелила, – смущенно опустив голову, тихо заговорила она, – а потом я хотела сама себе доказать, что ничего не боюсь! И что я на многое способна! А потом мне стало тебя очень жалко, и я спустилась посмотреть!
– А почему звука от выстрела никто не услышал?!
– А никакого звука и не было! – засмеялась она.
Глушитель – сопроводитель в мир метаморфоз. На какое-то время я лишаюсь рассудка, но даже когда он и возвращается ко мне, я все равно не могу добиться ощущения подлинности бытия. Красивая женщина стреляет в незнакомого мужчину, ранит его, а потом отвозит в лет, и там заставляет его совокупиться с собой, будто пытаясь влюбить его в себя, в свое тело, в свою странную и безумную душу.
Я попытался схватить пистолет, но она снова опередила меня.
– Сейчас рискну предположить, что ты решил меня убить, – она улыбнулась, тут же разразившись громким смехом, – вот видишь, я тоже умею писать стихи!
Честность заставляла меня признать ее правоту. Она была остроумной, что впрочем, не мешало ей быть безумным чудовищем.
– Конечно, я недоделанная! – заговорила она, словно угадывая мои мысли, – но ведь родителей не выбирают. Папа у меня всегда был психом! Правда, он-то слегка, а вот мама…
Она скривила рот и ужасно нахмурилась. Я удивился, что ее маленький узенький лобок мог так хмуриться, неожиданно покрываясь густой сетью морщин, мгновенно превращая молодую красавицу в старуху.
Сзади нас послышался треск ломаемых сучьев, и повернув голову, я увидел грибника с корзиной, юношу лет двадцати, и в очках со стеклами, в которых его глаза расплывались и моргали как тропические насекомые. Завидев две наших голых фигурки на красном одеяле посреди густой травы, он тут же залился громким смехом, и в этом была его трагическая ошибка, ибо, не заметив по своей близорукости пистолета в ее руке, этот бедняга поплатился собственной жизнью.
Выстрел действительно прозвучал почти беззвучно, только маленькая пружинка тихо звякнула где-то внутри металлического корпуса пистолета и опять вернулась на свое место. Так значит, тот выстрел, который я слышал, то есть сам звук выстрела существовал только в моем подсознании, хотя в реальности он поглощался глушителем.
На какое-то мгновение я представил себя звуком, который поглощался обезумевшей стервой, успевшей за одно мгновение снова возбудить меня своими хищными прикосновениями.
В эти странные минуты жестокости, похоти и ослепляющего оргазма, когда она извивалась подо мной змеей, уже не выпуская из рук пистолета, я вдруг почувствовал свое раздвоение: я был с ней, был в ней, и я был снаружи, кружась невидимым созданьем над тем лежащим пареньком, и над его уже пустой корзиной, из которой вмиг рассыпались грибы… Они лежали будто его годы, в них были дни, в них жили еще чувства… И все они исчезнут без следа…
И еще странное, просто удивительное сочетание двух слов: «гриб» и гроб», вызвали во мне такое лихорадочное содрагание всего тела, что она восприняв это как оргазм, тут же застонала и вскрикнула, неожиданно передавая мне в руку пистолет.
Я ощутил тепло ее руки, исходящее, исходящее от рукоятки пистолета, и почувствовал какое-то внеземное облегчение, теперь я могу ее убить, если только захочу, но я ничего не хотел, я не хотел ее убивать, ни терзать, ни ранить, я хотел только одного, вырваться от нее на свободу…
Она мне хитро улыбалась, и от этой ее улыбки меня бросало снова в дрожь, ибо ждал я нового обмана и новой пытки, как и преступления, любого злого умысла души, души уже навек завороженной возможностью вкусить дыханье тьмы…
О, женщина, преступная женщина, ты преступна уже потому, что ты женщина! Потому что ты можешь рожать, а значит и совокупляться, совокупляться со всеми, с кем можешь найти свое наслаждение, а значит, и принести страдания тем, кто будет лишен твоих ласк, твоей нежности, твоего дыхания, твоей Любви! Откуда во мне возникли эти слова, я не знал, просто я знал, что могу сделать с ней все, что угодно, и это обманчивая иллюзия успокаивала меня, усыпляло, и словно в подтверждение моего сомнения она резко выхватила у меня из руки пистолет.