Однако ей я принадлежу как вещь, таким образом, из живого существа я превратился в мертвую принадлежность, служащую ей только в одном плане: нож, чтобы резать, я, чтобы трахать, и быть использованным во всех ее безрассудных поисках наслаждения, пока я не сойду с ума или не умру от загнивающих пролежней! В какой-то день она осознала, что со мною что-то не так, не в порядке.
Она часа два безуспешно пыталась возбудить меня всеми своими мыслимыми и немыслимыми приспособлениями, и ртом, и грудью, и своим ненасытным влагалищем, но все было бесполезно: я ощущал боль, и эта боль была сильнее даже страха смерти. Наконец она это поняла, до нее вдруг дошло, что я уже больше месяца мучаюсь от пролежней.
Тогда она отвязала меня. У меня едва хватило сил, чтобы перевернуться на живот.
– Ты, негодяй! – вскрикнула она в испуге, – в твоей спине завелись черви!
Выходит, по ее мнению, я и был виноват в том, что больше месяца лежал привязанным к кровати, и поэтому дозволил поселиться в моих загнивших пролежнях червям.
– Я не знаю, что с тобой делать, может мне просто тебя убить? – захныкала она.
Она вышла на минуту из комнаты и вернулась, держа двумя дрожащими руками пистолет, но только она приблизилась ко мне, как ее тут же от охватившего чувства омерзения при виде шевелящихся во мне червей стало тошнить, и она выронила пистолет. Я тут же слетел как хищная птица вниз, вслед за упавшим пистолетом, и, схватив его, направил дуло в нее. Она попыталась его вырвать, и я выстрелил.
– Убийца! Ты убил свою девочку! – простонала она и упала.
Потом я выстрелил в нее еще и еще, я стрелял до тех пор, пока не кончились патроны, и даже после того, как она уже лежала с кровавыми дырками в белом халате возле меня на полу, я все еще нажимал и нажимал на курок, совершенно ничего не чувствуя и не слыша…
Несколько месяцев я пролежал в больнице, сначала в обычной, потом в психиатрической, но лечение моей Души не дало никаких положительных результатов. Я до сих пор разговариваю сам с собой и молчу с людьми, я уже не могу быть мужем жене, мужчиной – любовнице, не могу заниматься бизнесом и добывать деньги, жизнь потеряла для меня смысл, из-за чего все меня бросили или забыли, но я все равно рад, рад, что живу, живу и ничего не делаю и ни от кого не завишу. От одиночества я завел себе беспородного пса, с которым каждый день хожу в лес, где просто брожу между деревьями и ищу то самое место, ту поляну, где лежал мертвый паренек с грибами, и где я не смог защитить ни его, ни себя.
Временами мне кажется, что этой поляны, как и самой женщины в моей жизни никогда не существовало, порой я так уверяюсь в этом, что начинаю смеяться, и смеюсь до тех пор, пока мой смех не переходит в истерические рыдания.
Я знаю, что плакать также бесполезно, как что-то искать, да и какой смысл искать, если я ничего не могу поделать с собой, хотя бы, потому что Тайна Души всегда остается Тайной, и ни одному смертному не придет в голову разгадать ее хотя бы даже перед Смертью…
Любовь на всю жизнь
Любовь сильнее Смерти.
Мы встречались с ней после уроков. Когда все учащиеся с учителями покидали школу, и в ней оставалась одна только старенькая уборщица, которая мыла полы в одном из самых дальних коридоров. Мы прятались в кабинете зоологии за шкафом. Именно там она раздевалась до трусов, но потом снимала и трусы. Я абсолютно ничего такого не делал!
Ну, если только иногда дотрагивался до нее, трогал ее тело, так это я просто так, просто восхищался ее красотой. А еще я очень робко целовал ее. Иногда она говорила мне, чтоб я целовался смелей, но у меня как-то не получалось. Лизка тогда говорила, что надо быть очень наглым, потому что это девчонкам нравится, и я действительно сходил с ума, я целовал ее так, что не давал ни ей, ни себе ни единого продыха, и тогда она била меня по щекам, и говорила, что я ее не целую, а кусаю, крокодил этакий, и что я вообще дурак, а как мне не быть дураком, если я это только по телеку видел, да от дружков слышал, только они-то все больше хвастались, а потом не будешь же с пацанами тренироваться, как целоваться, я ж не голубой, и ваще, в этом возрасте всякий чего не то выдумывает, то свою, то женскую писку в туалете нарисует, а потом целый день восторгается сам собой, глядите, мол, профессор по большой любви, а в частности, в деталях и по сексу…
В общем, мы с Лизкой по-тихонечку ото всех учились, как лучше соприкасаться друг с другом, и постепенно у нас даже совсем не плохо стало получаться, до сношенья мы, конечно, не дошли еще, поскольку учились только в 6-ом, и честно говоря, боялись, а вдруг забеременеет, вон, в соседней школе одна родила, так и не смогла школу закончить, ну на пятерки-то, так что на тройки и сдала, то есть ей из жалости эти троечки вывели, хоть какой-никакой, а аттестат зрелости, вот она и замуж сразу выскочила, и ваще, ей эта учеба была по фигу, па нам вот еще рановато жениться, поэтому до этого дела старались не доводить, а родит какого не то ребятеночка, и куда его потом девать, ведь родители-то с ума сойдут, а папаша ее еще возьмет, да застрелит меня, он ведь у нее в охране работает, а им оружие по службе полагается, так он возьмет свой служебный пистолет, выпьет где не то для храбрости и подкараулит меня после школы, и бабах прямо в сердце! И каюк!