Вот пришли опять к старухе, а она лежит на печи да уж так-то кряхтит да охает, что и невесть какая болесть на ее приключилась. Они стали ее униженно просить еще им поворожить. Она было опять по-прежнему стала отнекиваться, говоря:
— Мочи нет, и старость-то осилила! — а все для того, чтобы больше дали ей за труды-то. Они обещали, коли найдутся, ничего не жалеть для ней, и теперича дать покель поболе. Вот старуха слезла с печи, покрехтывая и кашляя, раскинула опять карты, призадумалась, посмотрела на них и гуторит:
— Ступайте, ищите их в этакой-то лощине, они там, кажись, ходят, точнехонько ваши!
Хозяева дали ей с радости за работу оченно довольно и пошли от ней опять искать. Вот пришли они в лощину, глядь — а там их лошади ходят целехоньки. Они взяли их и повели домой.
Вот и пошла про старуху великая слава, что, мол, такая-то ворожея умеет ворожить во как: что ни скажет — быть делу так. Эта слава распространилась далеко, и дошел этот слух до одного боярина, у которого пропал целый сундук денег неизвестно куды. Вот как он услыхал, да и послал за бабушкой-ворожейкой свою карету, чтоб ее к нему привезли непременно, будь она хошь как больна. А послал двух своих людей — Самона да Андрюху (они-то и сдули эти деньги у барина. Вот они приехали к бабке и почти силом[16] ее посадили в карету и повезли к барину. Дорогой бабушка начала тосковать, охать и вздыхать, и гуторит про себя:
— Охо-хо-хо! Кабы не мамон[17] да не брюхо, где бы этому делу сбыться, чтобы мне ворожейкой быть и ехать в карете к боярину для того, чтобы он меня запрятал, куда ворон и костей моих не занес. Ох, плохо дело!
Самон это подслухал, да и кажет:
— Чуешь[18], Андрюха! Старуха о сю пору что-то про нас бормочет. Кажись, плохо дело будет!
Андрюха ему гуторит:
— Что ты так сробел, может, это так тебе со страстей почудилось.
А Самон ему бает:
— Послухай-ка сам, вот она опять что-то гуторит.
А старуху самое берет страх и горе: вот она, посидя немного, опять свое твердит:
— Охо-хо-хо! Коли б не мамон да не брюхо, где бы этой оказии сбыться!
Вот ребята давай прислухивать, что старуха бормочет.
А она, посидя немного, опять за свое примется:
— Мамон да брюхо — и бесперечь со страстей[19] все свое несет.
Как ребята это услыхали, и оторопь сильно взяла: что делать? Да и загуторили промеж себя, что надоть бабушку упросить как можно, чтобы она не болтнула этого боярину, а то старая все твердит:
— Кабы не Самон да не Андрюха, где бы этакой оказии сбыться?
Они, окаянные, со страстей-то не разобрали, что старуха гуторит о мамоне да о брюхе, а не Самоне да Андрюхе.
Как меж собой у них сказано, так было и сделано. Вот они и начали просить старуху:
— Бабушка, желанная ты наша, кормилица, не погуби нас, а заставь вечно за тя Бога молить. Ну что тебе будет прибыли погубить нас и оговорить перед боярином? Лучше не сказывай на нас, а так как-нибудь, а мы-то уж тебе за это что хошь заплатим.
А бабушка не дура, себе на уме, чует эти слова, схаменулась[20], и страсть с нее вся соскочила — как рукой сняло, да и спрашивает их:
— Где же вы, детушки, все это дели?
Они говорят уж с плачем:
— Что, родимая, чай, нас сам окаянный[21] соблазнил, что грех такой сделали.
Бабушка опять спрашивает:
— Да где же они?
Вот они и гуторят:
— Да куда ж их окромя было спрятать-то, как не на мельницу под гать[22], покуля пройдет такая непогодь.
Вот они, сгуторившись дорогою как надоть, и приехали в дом к боярину. Боярин как увидал, что привезли старуху, сделался и невесть как рад, взял ее под руки к себе в хоромы[23], начал потчевать всякими этакими питьями и яствами, чего ее душеньке угодно и, напотчевавши ее досыта, давай просить ее, чтоб она ему про деньги поворожила. А бабушка себе на уме, свое несет, что мочи-то нет и насилу ходит. А боярин и кажет:
— Экая ты, бабушка! Ты будь у меня, как в своем дому, хошь сядь, а хошь — ляжь, если уж тебе невмоготу сидеть-то, да только поворожи, об чем я тя прошу, и если узнаешь, кто взял мои деньги, да еще я найду свою пропажу, то не только угощу, а еще и награжу тя чем душеньке твоей угодно, как следует, без всякой обиды.
Вот старуха, переминаясь, как бы ее и в самом деле лихая болесть изнимает, взяла карты, разложила как следует и долго на них смотрела, все пришептывая что-то губами. Посмотревши, и гуторит:
— Пропажа твоя на мельнице под гатью лежит.
Боярин как только услыхал это, что сказала старуха, сейчас и послал Самона да Андрюху, чтобы это все отыскать и к нему принесть: он не знал, что это все они сами спроворили. Вот те нашли, отыскали и принесли к боярину. А боярин-то, глядя на свои деньги, так обрадовался, что и считать их не стал, а дал старухе сейчас сто рублей и еще кое-чего оченно довольно, да еще и напредки[24] обещался ее не оставлять за такую услугу. Потом, угостя ее хорошенько, отослал опять в карете домой, наградя еще на дорогу кое-чем по-домашнему. Дорогой Самой и Андрюха благодарили старуху, что она, хошь знала про их дела, да боярину не сказала, и дали ей еще денег.