Продавщица говорит:
— Никто не ходит.
А черт к ней подошел и спрашивает:
— Ты меня видишь?
— Вижу, — говорит.
— А каким глазом?
— Правым.
Он ей глаз выткнул. И стала старуха слепа.
ПРОПАВШАЯ ДЕВОЧКА
НУ, это в Пялице было у рыбаков, говорят так. Вот сидел мальчик, качал девушку (брат сестру), а отец с матерью на море уехали — семгу ловить.
В избе стемнело — не оказалось девушки в зыбке. Потом отец пришел — нет девушки. Стал искать — нигде девушки нет.
Ну, тут бабушка была одна, колдунья, к ней пошли отворачивать. Она сказала, что ее, верно, унесло из зыбки, ну и научила отца, чтобы он шел на гору Чернавку; а она посажена, говорит, на пенек. Он сел в карбас — три километра надо было ехать и три километра надо было пешком пройти.
Ну, оставил карбас, а сам побежал. А нужно было взять девушку левой рукой наотмашь и назад не смотреть, что там делается. И он взял левой рукой эту девку в охапку, и бежал, назад не оглядываясь. Ну, сзади в него бросали, кидали — он не обернулся, ничего. Только кинули в ногу, так нога болела три года, заживить ничем не мог. В карбас сел, так карбас хотел опрокинуть нечистый: в море как тюлень встанет на лапы, готов его схватить. А в Пялицы этих трех бань каменья разворочал. А воду так взбушевал, что три дня нельзя было воду носить.
Отец притащил дочь через три порога, да благословил, да в зыбку склал. А он, нечистый, только вскричал:
— Караул, да будет моя! Все равно, — говорит, — моя будет.
Так она и сидела до двадцати пяти годов — никто не решался замуж взять. А она и сейчас еще жива — все в Пялицы живет.
Во, брехни-то!
В ГОСТЯХ У БЕСОВ
ВОТ нынче бесы есть али нет?
Я была маленькая, а брат был старше меня на двадцать лет, так вот он рассказывал. Он был небольшой, с дедушкой ходили в Архангельскую. Шли по городу, и старичок встретился нашему дедушке знакомый, а глаз один выбитый, кривой. Ну, а наш брат небольшой был и интересно показалось.
— А что, — говорит, — дедушка, у него глаз кривой?
А дед и говорит:
— А вот отчего глаз кривой. Он был раньше гармонистом, молодой, и вот, — говорит, — все тоже ходили гуляли, пили с товарищами, а вот один и привязался к нему:
— Поедем, — говорит, — с тобой на танцы, — гармониста и зазвал. Он с ним согласился ехать. Ну вот, он его привез, тамотки, в комнаты, просторы хорошие, к богачам как бы, и все там танцуют пары за парами. Ну, он сел на стул и стал играть, а эти танцы и пошли. И вот одна барышня его омахнула хвостом — платьем по глазу стегнула. А он как глаз прокуксил, протер — а глазом видит: не люди, а бесы с рогами, с хвостами, и сидят не в комнате, а на болотах, на кочках. Ну и он как этот глаз закроет, не смотрит тем — и все как народ, танцуют, играют все, а тем больным посмотрит — а бесы! И так ему страшно стало, он запросил товарища:
— Отвези ты меня домой назад, — говорит, — что-то мне плохо!
Ну вот, тот сперва поунимал, а потом и согласился. Ну вот, он его посадил в повозку, тройка лошадей подпряжена под повозкой, и вот повез. И он, гармонист, захотел посмотреть, на чем везет — тем-то, больным глазом поглядел, — а не карета, а елка, и он сидит на елке, а вместо лошадей три человека запряжены, грешника, а на елке бес с рогами, с хвостом, на вершинке, и этих людей нахлестывает, они храпят, бедные. Ну вот, и привез к дому к своему, где назначено. Он-то этим здоровым глазом тоже смотрит, куда его везут. И привез и распростились на тот раз. Потом как пойдет на рынок-то, так тем глазом и видит нечистоту ту. Они уж там и тащат, и воруют, а где-ка стронут, прольют, чтобы ругались, а где-ка подкорючат, стронут. А он товарища-то и увидел:
— Здравствуй, товарищ!
А тот и ожегся:
— Ты как меня видишь?
Ну, а он с простоты и говорит:
— Вот так-то и так-то, я как был у тебя, меня одна дама хлестнула хвостом по глазу, так я с тех пор и вижу вас, вижу все, что вы проделываете!
Тот как размахнется, стегнет ему по глазу, чтобы не видел, у того и глаз вытек.
— Тут в обморок я упал, тут меня подобрали, — он и сказывает старику, дедушке нашему. Ну, тут подобрали, глаз залечили, так и остался кривой. Ну, а дедушка брату рассказывал, Григорью, а Григорий после службы мне сказывал, большой уже был, а я в девках была.
УНЕСЕННАЯ ДЕВУШКА
ДЕВКА полоскала на Двине платье, у Архангельска. Рассказывали старики, она сделалась как беспамятна, и ее подхватило вихрем и перенесло на эту сторону, между Тетрином и Чаваньгой. Тут старичок жил на волоку, на тонюшке, к этому старичку перенесло. Днем уходил, ловил зверей да куроптей, а вечером старичок-то придет, а девка и зашепчется, заговорит. Старик-то и заспрашивал: