И не стало ни ее, ни шкатулки.
Это было в 1826 году, когда мы там стояли.
СЕСТРА-ПОДПОЛЬНИЦА[78]
ЖИЛИ мужик и жонка. И детей у них много-много было. А она опять сразу двоих принесла. А мужику уже деток не надо — кормить нечем. Да еще девки. А он девок не любил. Вот она и говорит мужику своему:
— Поди, мужик, у меня ребенка брать.
А сама тихо и проговорила:
— Хоть бы одну-то подпольник взял.
И только сказала, глядь — одной девки нет нигде, как не бывало! Ну, ладно, она и мужику ничего не сказала.
Прошло лет много. Девка эта[79] выросла. Уже лет семнадцати стала. Вот праздник там пришел, отец с матерью поехали в соседнюю деревню. Ну, там, может, двадцать — тридцать верст либо, может, пятьдесят — неизвестно. А девка эта сидит у окна в избе, в пяльцах шьет. Шьет она, шьет, как тут подполье открылось в подпечи (из-под русской печи), и девка другая оттуда вышла.
— Здравствуй, — говорит, — девица, слушай, что я тебе скажу. Принесла нас с тобой мать в один день, мы с тобою сестры-однобрюшницы. Побоялась мать мужика своего, что деток много, а тут сразу двое, да еще девки. Позвала мужика к себе, а сама говорит, что хоть бы одну подпольник взял. Ну вот, ты и выросла на белом свете у отца-матери, а я у подпольника. Да недолго уж жить мне в этом подполье, сегодня замуж выхожу, уйду в другое подполье. Ты, сестра, погляди на свадьбу мою. Открой подполье вечером и глади. Свадьбу ту и увидишь.
Не бойся, тебя не тронут, ничего тебе не сделают. Только дальше чем за пояс не затягивайся и гляди до двенадцати часов. Как зайдет за полночь, так тогда не гляди. А утром спустись в подполье, увидишь там ящичек, так полушалок, фартук возьмешь — гостинец тебе.
Сказала — и как нет девки, пропала. Ну, ладно. Сестра та дождалась вечера. Сделала все, как та сестра велела. Открыла подполье, стала глядеть. Вначале темно ей показалось, а потом как загорит, загорит, загорит свет! И люди-то идут, едут! Полна изба. И невесту ведут. Мужик такой с ней видный — жених. Свадьбу играют. Глядела, глядела та сестра. А когда стало двенадцать часов, так все снова темно стало. Ничего не стало. Сестра-то закрыла подполье и ну реветь, ну плакать. А утром говорит брату (был у нее еще меньше брателко, годков пяти):
— Спустимся в подполье, там мне кое-что поглядеть надо. Ну, спустились они. Все так и есть, как та девка сказала. Открыла сестра ящичек, взяла фартук, полушалок хорошие. Ну, ладно, отец с матерью воротились из гостей.
— Что, — спрашивают, — дочка, плачешь?
А брателко меньшой говорит:
— А не знаю, чего ревет и ревет, уж два дня. Все заливается.
Нагрела девка самовар, подала отцу-матери кушать и говорит:
— А послушайте, что я скажу вам. Простись, матушка, у отца, поклонись ему в ноги, проси, чтоб простил.
А мать и говорит:
— Я вины перед ним не имею.
— Нет, — говорит дочка, — имеешь. Когда принесла меня, сколько было девок? Одна или две?
И тут рассказала все, что показалась ей сестра и что говорила, как свадьба у нее была. Полушалок, фартук показала. Ну, тут жонка-та и повинилась перед мужиком, поклонилась ему в ноги. А вторая сестра больше не показалась. Вот и быль вся.
НЕЛЮБАЯ
В деревне это было. Как родители велели сыну жениться, а у него была другая девушка. Он по их велению взял да и женился. Надо ведь зимой жениться, раньше-то, с крещенья.
Вот они зиму прожили, стали ягель копать для оленей. Жену не любил, так оставил ее в лесу:
— Посиди здесь у багажа, пока я ягель ищу. Ну и вот, сам ушел и говорит:
— Чтоб ее леший увел!
Вдруг к ней приходит ее муж Иван и говорит:
— Пойдем, я ягель нашел. Багаж-то оставь!
Вот она пошла с ним, а потом видит, что дело неладно. А тот пришел, жены нет тут. Вернулся домой. Поискали, поискали, нигде найти не могли. Так на другой и женился, которая люба была.
А она все у черта жила это время. А был сенокос, а молодые косили, стог сложили, легли спать. А черт пришел, вихрем прикинулся, стог весь разметал. Ну и вот, пришел домой, говорит:
— Твой муж стог сметал, а я раскидал.
— А где он?
— А здесь недалеко с молодой женой косит.
— Покажи мне!
Он ее принес на гору и спрашивает:
— Видишь?
А она говорит:
— Плохо вижу, спусти меня пониже.
А он говорит:
— Я пониже не могу, там трава чертополох, я ее боюсь.
— Немного-то пониже меня, — говорит, — спусти.
Ну, он ее спустил пониже. Он от нее отвернулся, она возьми да в траву и сбеги. Он ее взять не смог, а платье все сорвал с плеч. Она осталась нагишом. Вот и поползла к ним. Говорит:
— Не бойтесь меня. Я, Иван, твоя жена, только оденьте меня, я нагая.