Нашу поездку устроило агентство «Хочешь разбогатеть — спроси меня как!». Они занимались отправкой студентов на летние заработки в Штаты. В первую ночь нас разместили в чистеньком хостеле в районе Колумбийского университета. Я проснулся часа в два и уже не мог заснуть, разница во времени давала о себе знать. Юкка сладко дрых, а я изнывал от скуки, перебирая в памяти прошлый день. В Шереметьево мы перепутали залы ожидания и чуть не опоздали на самолет. Случилось следующее — мы сидели себе и дивились, как мало народу летит в Нью-Йорк. Напротив нас находилась парочка миленьких девочек, с которыми мы очень скоро начали переглядываться. Путешествие уже начало казаться романтичным приключением, как одна девочка, томно вздохнув, спросила другую.
— Интересно, какая сейчас погода в Барселоне?
— Жара… — страстно произнесла другая и стрельнула в меня глазками. Я не ответил. Вместо этого мы переглянулись с Юккой.
Не сговариваясь, мы подхватили сумки и ринулись на поиски своего самолета, посадка в который к тому моменту заканчивалась. Покинутые красавицы с сожалением смотрели вслед, а у нас не было даже времени подмигнуть на прощанье.
В самолете мы безо всякой меры нагрузились ледяным шардоне и слегка простыли. Так что, лежа в нью-йоркской кровати, я тихонько покашливал. От скуки меня спасло раннее летнее утро. За окном стало сереть, а потом свет начал разбавлять темноту всё сильнее и сильнее, и вскоре его концентрация достигла ста процентов. Я уселся на подоконник. Это было моё первое утро в городе великих возможностей. Как я понял потом, для меня это было заодно и последнее спокойное, мирное утро в этой стране. Я смотрел на птичек, клюющих тротуар, на голого худого негра, кутающегося в чёрный полиэтиленовый пакет прямо под окном. Негр был стар и явно мучился от похмелья. Утренний холодок не давал ему покоя — мусорный пакет, это вам не мягкий кашемир, в пакет особо не укутаешься. Наконец старик принял удобное положение и уснул.
Рядом притормозила полицейская машина. До меня отчетливо доносились переговоры их рации. Полисмены изучали негра, решив, что он окочурился. Тут негр дрыгнул ногой сквозь сон и копы, успокоившись, тронулись.
Запах метро
Как было оговорено заранее, нас покормили завтраком. В роскошном университетском зале с тёмными панелями и старой резьбой организовали «шведский стол». Синтезированное из порошка месиво, называемое омлетом и пережаренные ломтики бекона, ободранного с боков генно-изменённых свиней, подавали в качестве основного блюда. К этому прилагались кексы с искусственными красителями, йогурты с ароматизаторами и яблоки, пахнущие резиновой прокладкой на дверце холодильника. Прекрасная идея «шведского стола» была попрана американцами, как пакт Молотова-Риббентропа Гитлером. Повсюду царила лишь иллюзия выбора. Я не гурман, я привык ко всему благодаря моей, вечно опаздывающей на работу, мамочке, которая кормила меня чем угодно, но только не химикатами.
После завтрака боевая тётка с оптимизмом недавно брошенной мужем одинокой сорокавосьмилетней женщины обрисовала перед нами радужные перспективы пребывания в Штатах. Огромный зал, заполненный жаждущими приключений молодцами из Европы, гудел и мало интересовался её словами. Тётка скоро свернулась, нам раздали буклеты с жизненно важными телефонами и отпустили на все четыре стороны. Я заглянул в буклет: федеральная справочная скорой помощи, справочная поиска людей, справочная ночлежек…
Мы съехали из хостела и отправились в Бруклин, на более дешевый ночлег, заранее найденный Юккой по Интернету. Чтобы добраться туда, мы впервые спустились в метро. Подземка удивляла больше, чем безразличие таможенников. Во-первых, это был ледник, во-вторых, зловонный ледник. Сразу вспомнилась школьная экскурсия в колбасный цех. Там был ангар-холодильник, где с потолка свисали сотни свиных туш. Нет, там не воняло тухлятиной или чем-то подобным. Там просто пахло мясными деликатесами. Только это был концентрированный до предела запах. Тогда я понял, что даже вкуснятина, возведенная в абсолют, может стать отравой. Тогда я понял, как пахнет смерть. В нью-йоркском метро пахло смертью, а ещё отсыревшими бычками, блевотиной и поносом. У меня так пахло в квартире наутро после празднования восемнадцатилетия. Башка трещала, я сидел в сортире и силился понять, куда же мне деть горы пустых бутылок и окурков, плавающих в стаканах.
Восемнадцатилетие бывает раз в жизни, а в колбасные цеха регулярно ходить не надо. Метро же вещь столь обыденная, что без неё никуда, даже если там холод и смрад. Мы попали в баню наоборот. Долго мерзнешь, чтобы потом выскочить в жару. Но пришлось взять себя в руки, выложить по одному зелёному с полтиной и трястись в стальном вагоне до нужной станции, зажав носы. Так как метро наполнено неграми, а мы морщились, то некоторые из них, озабоченные проблемами расизма, поглядывали с неодобрением. Наша дрожь, вызванная холодом, усилилась, мы начали дрожать ещё и от страха. За мнимый расизм нас не побили. К тому моменту, когда пот на наших телах начал превращаться в лёд, а запах вплотную подвел к обмороку, поезд остановился на нужной станции. Мы выпали из вагона.