А если ты еще сумеешь как-то убедить в ценности своего сочинения профанов, то будешь навеки признан нерукопожатным: в аристократическом сообществе апелляция к толпе считается непростительным позором.
Вот именно этого принципа и не хватает аристократическому литературному сообществу. Борьба за премии, тиражи, телепередачи и есть та самая апелляция к толпе. Литературному сообществу, равно как и научному, пристали не демократические, но аристократические убеждения.
Способность воспринимать серьезную литературу, я думаю, такая же редкость, как хорошие математические способности, и наша задача вовсе не в том, чтобы нагрести как можно больше пустой породы, а в том, чтобы разыскать и связаться с таящимися в ней крупинками золота. Прежде всего для них, а не для нас. Мы должны протянуть руку помощи тем, кто рожден для радостей, даруемых серьезным чтением, но лишен их, обманутый завистливой антилитературной сказкой. Как это сделать – отдельная задача, но сразу ясно, что необходимо исключить деньги и шумиху, корысть и пошлость, которые превращают любую громкую и богатую премию в фабрику фальшивого золота [11].
Давно пора не ждать милости от власти или от рынка – и то и другое орудия плебса, а создавать собственную Аристократическую партию, чтобы отстаивать от черни то, в чем мы сами видим истину и красоту. Я не хочу здесь обсуждать, каким способом это можно сделать: когда поймем необходимость, придумаем и способ. Но связующим средством должно быть личное доверие. У каждого из нас есть несколько знакомых, чей ум и вкус мы уважаем, даже когда в чем-то расходимся. Они могли бы назвать несколько своих кандидатур – любопытно было бы для начала посмотреть, до каких пределов дотянется эта цепная реакция…
Сергей Чередниченко
О трагическом треугольнике российской истории, о том, кто такой настоящий писатель-интеллигент и как им стать (дается «инструкция»)[12]
Трагический треугольник российской истории: власть – интеллигенция – народ, в котором интеллигенция является двигателем развития.
Звали Русь к топору, во второй половине XIX века расшатали, а в начале ХХ развалили монархию. Водрузили на ее место тоталитарную идеологию. Во второй половине и в конце ХХ расшатали и развалили идеологию, а заодно и империю. Оба раза во имя свободы и справедливости. Для блага народа. В 1917-м народ, захвативший Зимний дворец, справлял нужду в дворцовые вазы, демонстрируя нигилизм по отношению к прежней власти. В 90-е годы народ пошел с властью на компромисс: с легкостью променял свободу на собственность, пожертвовав справедливостью. Оба раза интеллигенцию выбрасывали на свалку истории, как отработавший механизм.
Помнит ли современный писатель о личной ответственности за деяния сословия, к которому принадлежит? И живет ли он с осознанием этой принадлежности? И существует ли в настоящий момент это сословие, интеллигенция? Градация подобных вопросов приводит в тупик.
Но если посмотреть на ситуацию с обратного ракурса, то можно увидеть ее в истинном свете. Импульс возникновения интеллигенции – несвобода и несправедливость, осознаваемые как зло. Историческая задача – борьба с этим злом. Едва ли у кого-то есть сомнения, что современное общество построено на несправедливости и неравенстве. Но есть те, кто пребывает в наивной иллюзии: «Ведь сейчас не 37-й год…» – говорят они. Не 37-й, но несвобода и диктатура приобрели более утонченные формы.
Очевидный пример: есть в медийном пространстве официальный писатель А. Проханов. Парадокс в том, что этот писатель, выступающий от лица творческой интеллигенции, является как раз антиинтеллигентом. Водораздел здесь проходит по линии отношения к Сталину и любой идеологии, превратившейся в тоталитаризм. Проханов – сталинист. В координатах треугольника он выступает от лица власти, за власть, а не от лица народа и не за народ.
Противоположность Проханову – Л. Улицкая, в последнее время обсуждаемая СМИ в связи с ее поддержкой Ю. Дмитриева. Но поступок Улицкой выглядит таким ярким именно потому, что он единичен. И это тоже не за народ. Это отчаянный акт борьбы за своих.
Не «гражданином быть обязан», не «больше, чем поэт», не совесть нации, не властитель дум. Только художник. «Литература не больше чем литература», как писал В. Ерофеев в 90-м году. Таков компромисс между писательским сообществом, представляющим интеллигенцию, и двумя другими вершинами треугольника. Такова цена писательской свободы.