Терентий. Вольдемар...
Сталин. Ты знаешь, как страдает наш Никита? Он только что бился головой о доску распределения ролей. Не увидел там своей фамилии и начал биться. Пробил доску. Голову пробил. (Достаёт бумагу и протягивает Терентию.) Распределение ролей. В крови Никиты. Возьми. Терентий. Зачем?
Сталин. Чтобы ты драму ощутил. Настоящую, а не умозрительную. Приступ у Никиты был, скорую вызывали. Подозрение на инсульт у него. А он все равно в театре остался. Голову платком обвязал и остался. Надеюсь, говорит, исполнить долг актёра и гражданина. Вот так, Терентий. Ты слышал, как он поёт? Напиши ему крохотную рольку, чтобы попел со сцены наш больной человек.
Терентий. Какую роль, чтобы попел... Сталин. Где-то на внезапной лужайке неожиданный певец услаждает слух будущего диктатора... Ты лучше меня придумаешь, где можно петь, тут я тебе не советчик, тут полная твоя власть. Только спаси Никиту.
Терентий (пожимает плечами). Тогда и Берию спасать. Сталин. О, нет! Берия предатель. Он в карцере сейчас. Терентий. Что-что?
Сталин. Никита предложил! В шутку поначалу, а потом все увлеклись... Никита больше всех: обязательно, кричал, закуйте его в кандалы. (Смеётся.) У нас комнатка такая есть, гримёрка давно умершего актёра, не отапливаемая. Сейчас Лаврентий там прохлаждается. Вопит. А что делать? Иначе разнесёт по городу до премьеры бог весть что. А Никиту наградить надо. Пусть поёт. Он заслужил.
Терентий. Про карцер — шутка?
Сталин. Тебе на пятом этаже ничего не нужно?
Терентий. Что мне там делать?
Сталин. Тогда шутка. (Терентий поднимается, чтобы уйти). Думай о Никите, думай о нашем певце. Об актёре и гражданине думай! (Терентий уходит, Вольдемар Аркадьевич поёт на грузинском.) Где же ты, моя Сулико... (Надевает на себя белый пиджак генералиссимуса, закуривает трубку.) Кругом ослы, козлы и землеройки. И не с кем говорить. (Входит в роль, говорит с акцентом.) Кругом ослы, козлы и землеройки. И не с кем говорить. Я одинок, как сам Господь. Кругом предатели. Нож за спиной у каждого. Знают ли они, как тяжело быть императором? И как печально видеть вокруг себя лишь рыла. Ни одного лица. (Появляется Ленин.) Да, тяжела ты, кепка Ильича... (Смеётся.)
Ленин. Иосиф, я не могу поверить.
Сталин. Что я тебя когда-то отравил? Ты верь. Не сомневайся. Ленин. Ты и меня снял? Ты роль! Ты роль мою... Сталин. Историческую? Ленин. Я ухожу.
Сталин. К сожалению, до премьеры выход из театра невозможен. На ближайшие три недели мы все — одна большая, жуткая семья. Ленин. Если не будет роли, зачем я здесь? Сталин. Цементировать. Укреплять. Молчать. Ленин. Уйду!
Сталин. Сомнения мои в твоём уходе равны моей печали. Ленин. Какой печали? Да что с тобой?
Сталин. Сними ты лысину уже. Какой ты Ленин. Ты так, Захарка,
и не надо притворяться...
Ленин. Какой я Ленин? Да никакой.
Сталин. Вот именно. Вот именно. Тут ни один не дотянул до своего героя. Я пока ещё решаю насчёт спектакля. Быть может, и тебе найдётся место. А пока ступай. Все ночуют в главном ресторане.
Ленин. Что? Ты что, серьёзно? В ресторане на пятом этаже? Сталин. Нет. На пятый не ходи, там вопли неприятные. А ты у нас эстет. На шестом у нас главный ресторан. (Крестится, повернувшись к иконе.) Господи! Эти люди работают в театре десятилетиями, но так и не удосужились запомнить, что на каком находится этаже. И с такими людьми, Господи, ты предлагаешь мне создавать великий спектакль? С такими людьми ты предлагаешь мне строить лучший театр в мире? Да не вернее ли их всех расстрелять в столовой? И набрать новых людей? Чистых людей? (Поворачивается к Ленину.) Пшёл в ресторан. Я приказал бесплатный ужин разогреть всем вашим.
Сцена десятая. «Не верьте, Вольдемар! Это монтаж!»
Ресторан. Накрыт стол. Актёры и Терентий едят в молчании.
Иногда раздаются крики Берии.
Терентий. Я пробовал его вызволить.