Капитан пьяно качает головой, и соглашается, что все хорошо, ну просто отлично. Как я узнал позднее капитан, этот, тогда юный лейтенант входил с нашими войсками в 1968 г. в Чехословакию, за восемь месяцев, дослужился до капитана, получил орден, и спился. Думаю, что причина, не только склонность этого человека к алкоголю, а то, что он натворил в Чехословакии, но это только мои предположения, в свою душу, он меня не пускал.
— Мальчики, — обратился к нам Филиппок, — вы мне не поможете крышу в доме перекрыть. Скоро зима, а она протекает. А я вас, — Филиппок замялся, — чаем напою, пирогами угощу.
Чаем! Нас? Вот осчастливил!! Чаем!!! Это ж на надо такое придумать.
Но был он такой маленький, безобидный, жалкий полковой музыкант — трубадур, что, отложив очередной набег на склад военного имущества, мы согласились помочь.
И еще раз хочу похвалить нашу армию, в ней чему только не научишься, если конечно хочешь жить и служить, нормально. В числе, прочих военных наук, научили нас и строительным работам. На складе мы по собственной инициативе, украли оцинкованную жесть, затем быстро перекрыли крышу, и пошли пить чай.
Жене Филиппка, весьма приятной и достойной женщине, помогала накрывать на стол юная особа, ну просто прелесть.
Глянул я на нее, и в ту же секунду умер, и снова родился, и покраснел и засмущался, в общем, типичная картина. И песни я потом ей пел, жалостливые про любовь десантника, и признавался, что чувства мои надежны как парашют, и огненно — прекрасны как выстрел из гранатомета. И стихи ей читал, а был я мальчик начитанный и любовную лирику знал хорошо, и букеты носил. Сладко млело девичье сердце, но ничего не вышло у меня. Девочка была характером, намного тверже, чем ее папа — музыкант, и прямо мне сказала, что хоть и верит она мне безоглядно, но на чувства мои ответит только после моей демобилизации.
— Возвращайся, тогда и поговорим! А пока извини, я девушка честная, — заявила мне прелесть на последнем свидании. Ну что ты будешь делать!
После дембеля, я к ней не поехал.
Все хорошее кончается, закончился и наш отдых, через десять дней после прибытия в Чирчик, приказ, отбыть в место дислокации части. Афганистан, Кундуз. Повинуясь магии приказа, все сто человек материализовались из небытия, и отправились служить, выполнять неизвестно какой долг, и защищать южные рубежи нашей Родины, неизвестно от кого.
К декабрю 1980 г. бытовая жизнь в бригаде более-менее наладилась, и комбриг решил разнообразить унылые построения и разводы музыкой. Чтобы услаждать наши уши бодрыми маршами, из Чирчика была вызвана музыкальная команда.
В день их приезда наш взвод был в карауле, и тремя постами охранял штаб бригады. Я был разводящим. Грустил я в палатке о доме и маминых пирогах, как в караульное помещение, вбежал мой соратник по подвигам в Чирчике, и сослуживец по взводу.
— Знаешь, кто с музыкантами приехал? — спросил он, меня, скалясь во весь рот.
— Кто?
— Филиппок!
— Вот это да! Пошли посмотрим!
Несчастный, жалкий, потерянный Филиппок неприкаянно бродил по штабу бригады.
— Стой! Кто идет? — сурово окликнул его, я.
— Здравствуй мальчик, — обрадовался знакомому лицу Филиппок, и, видя суровое лицо разводящего, ведущего на посты караульную смену, растеряно спросил, — Ты, что не узнал меня?
— Я, вас не знаю! — продолжал шутить я, — Предъявите документы! Здесь штаб, а может ты диверсант душманский!
— Документы? — растерялся Филиппок, — а мои документы у писаря.
— Смена! К бою! — страшным голосом, отдал я боевой приказ, — Арестовать подозрительное лицо, и сопроводить в тюрьму. Руки вверх! Шаг, влево, шаг вправо, применяем оружие без предупреждения.
Лицо Филиппка искривилось, он чуть не заплакал, мне, стало стыдно за свою дурацкую шутку, так похожую на издевательство.
— Ладно, успокойся, мы пошутили, не плачь дитятко, — сказал я девятнадцатилетний сопляк, пожилому человеку, — Ну привет Филиппок! С прибытием! Будем, значит теперь вместе на боевые ходить.
— Мальчик, я же музыкант, — Филиппок жалко улыбнулся.
— А у нас в боевых частях некомплект, вас к нам и распределят, будешь со своей трубой в атаки ходить.
— СОЛДАТ!!! — я резво обернулся на грозный офицерский рык, сзади стоял ПНШ по разведке, — НЕ ХАМИ! Как тебе не стыдно! А ну прекратить издевательство! А то я тебе так дам, что до дембеля в госпитале проваляешься.