Оно проявлялось, например, в ассоциациях, которые вызывали у них геометрические фигуры. Нарисованный на бумаге круг был для них не кругом, а только ситом, тарелкой, ведром, луной. Квадрат воспринимался как дверь, доска для сушки урюка, треугольник – как амулет, украшение... И если контур треугольника был обозначен не сплошными линиями, а рядами точек или звездочек, он сразу терял свое прежнее значение и становился бусами, вышивкой, циферблатом часов, звездами на небе. Перед участниками экспедиции открылась небывалая возможность проследить, как по мере роста образованности и вовлечения человека в общественную жизнь изменяется характер работы его зрительного механизма.
Это особенно хорошо вырисовывалось на иллюзиях. В частности, на такой известной, как два одинаковых кружочка, из которых один играет роль сердцевины цветка с крупными, а другой – с мелкими лепестками. По контрасту с обрамлением первый кружок видится уменьшившимся, а второй увеличенным. Однако женщины «ичкари» оказались «иллюзиеустойчивыми»: лишь треть участниц опыта поддавались такому обману зрения. А чем образованнее была группа испытуемых, тем выше становился процент замечавших иллюзию: учащиеся курсов дошкольных воспитательниц – 64, колхозные активистки – 92.
Рис. 26. На этой картинке мы всё видим явственно только потому, что наш мозг умеет мгновенно оценивать текстуры и их статистические данные
Оно и понятно: поскольку перцептивная модель мира формируется на основе опыта, то, естественно, она у этой категории испытуемых была уже иной, нежели у «ичкари». Наши недостатки суть продолжение наших достоинств, это известно было и тысячелетия назад. Аналогичные обследования, проведенные зарубежными учеными в Африке, дали сходные результаты. Иллюзии, обычные для жителей городов, то есть в «мире прямых линий и прямоугольников», почти полностью отсутствуют у жителей племен, обитающих в круглых деревенских хижинах: соотношение 64 к 14.
Да, более обычные события кажутся истиннее, нежели менее обычные...
В Третьяковской галерее есть петербургский пейзаж знаменитого рисовальщика графа Ф.П. Толстого (1763...1873). Он прикрыт полупрозрачной калькой, у которой слегка загнулся уголок. И хотя очень многие знают, что калька нарисована, все поддаются искушению ее приподнять. Вероятность столь необычного рисунка не принимается во внимание перцептивной моделью, и она подсказывает наиболее естественное решение.
Оценка вероятностей ради обретения истины – вот суть работы нашего аппарата восприятия...
Глава пятая. Плоский трехмерный мир
Художник
Писал свою дочь,
Но она,
Как лунная ночь,
Уплыла с полотна...
Обезьяны любят рисовать. Обычно они чертят красками на бумаге бессмысленные полосы и закорючки. Однако в один прекрасный день молодая шимпанзе Мойя нарисовала нечто, напоминающее не то рыбу, не то самолет. Когда ее спросили, что это такое, она ответила: «Это птица».
Да, именно так: ответила! Мойя, как и другие молодые обезьяны – Пили, Татус, Коко и Уоши, – обучена специальному языку знаков и умеет составлять простые, лишенные грамматики, но все же понятные фразы. И отсутствием грамматики, и небольшим, около 300 слов, запасом «обезьяний язык» напоминает речь полуторагодовалого ребенка.
И, подобно постигающему мир ребенку, Уоши могла долго изучать свою физиономию в зеркале, а потом протянуть к изображению руку и сказать ошеломленному экспериментатору: «Это я», поставив под сомнение известный тезис, будто животные не способны выделить себя из окружающего мира (не забудем, конечно, что обезьяна оказалась столь интеллигентной благодаря общению с людьми). Что еще интереснее, Уоши стала самостоятельно учить своего сына языку знаков, и пятилетний детеныш усвоил их почти 50!
Так вот, Мойя нарисовала птицу.
Затем в присутствии целой комиссии экспертов она еще раз нарисовала птицу, а потом кошку и клубничку. Рисунки, конечно, были далеки от шедевров изобразительного искусства. «Но ведь ей всего три с половиной года, – объясняла Беатрис Гарднер, вместе со своим мужем Аленом проводившая эти необыкновенно интересные исследования. – В таком возрасте и ребенок рисует немногим лучше...»
Чем дальше, тем больше стирается такая четкая когда-то грань между способностями высших животных и человека.