— Зря я завела этот разговор, — вздохнула Тэна. — Конечно, я не могу говорить за Гила с Мелиной.
— Ничего, — сказала я и отнесла в шкаф следующую тарелку.
Хорошо бы она принялась за противни из-под пиццы. Тогда я смогла бы сразу уйти, а не торчать тут еще черт знает сколько.
Тэна вздохнула:
— А как твоя мама поживает?
— Хорошо, — буркнула я, хотя на самом деле ничего не слышала от мамы уже довольно давно, если не считать ее постоянных сообщений.
— Вот и замечательно, — сказала Тэна.
Я почувствовала себя виноватой — Тэна так старалась быть милой, а я себя так вела. Поэтому я подумала и добавила:
— А еще у мамы черный бойфренд.
— Серьезно?
Я кивнула.
— А чем он занимается?
Сначала я не могла вспомнить. Мне всегда казалось, что самое главное в нем — то, что он негр.
— Кажется, он работает психологом в той же школе, что и мама, — наконец вспомнила я.
— А, — кивнула Тэна, словно бы это все объясняло. Правда, я не очень понимала, что именно. Тэна поставила на край раковины стакан, на котором все еще виднелась мыльная пена, и я не знала, как мне поступить. Я не помнила, может ли повредить мыльная пена Дорри или нет. Какая-то часть меня совсем не хотела о ней заботиться, но вообще-то я понимала, что я должна это делать.
— Вы не ополоснете этот стакан еще разок? — спросила я, указывая ей на стакан.
— Конечно, — кивнула Тэна.
— Спасибо, — поблагодарила я, когда она вернула стакан обратно.
— Знаешь, — заговорила Тэна, — я не согласна с твоим отцом по поводу Томаса. Это неправильно. И он тоже это понимает, я уверена. Он просто беспокоится о твоем благополучии.
Я отнесла стакан в шкаф. Хорошо бы она перестала так яростно защищать папу. Мелина так никогда не делала. Она никогда не верила, что у папы есть хорошие стороны. Пусть даже это было неправдой, мне наплевать. Я вообще не хотела больше думать о разных сторонах папиного характера. Слишком устала.
Сразу после слов Тэны в кухню зашел Томас.
— Я вытру посуду, — сказал он. — Твой папа хочет, чтобы ты показала ему свою комнату.
— Зачем?
Томас пожал плечами:
— Он заявил, что имеет право знать, в каких условиях спит его дочь.
— Он заботится о тебе, Джасира, — встряла Тэна. — И хочет убедиться, что тебе тут удобно.
Тут я поняла, что уж лучше пойду показывать папе комнату, чем буду стоять и слушать Тэнины бредни. Я передала Томасу полотенце.
Как только я вошла в гостиную, папа вскочил с кресла и заявил:
— Я хотел бы осмотреть дом, если вы не против.
Я взглянула на Мелину, примостившуюся в своем обычном уголке на диване, потом на Гила.
— Конечно, — сказал он, привставая. — Я вам все покажу.
По-моему, папу взбесила мысль о том, что меня хотят охранять от него. Но мне было наплевать. Я знала, что он не посмеет меня ударить, так что дело было не в этом. Просто, если бы мы остались вдвоем, он бы мог наговорить мне всяких гадостей, например: какого черта я тут забыла или что, если я не вернусь немедленно домой, он меня зверски накажет. Не думаю, что я бы ему поверила, но все равно, проверять не хотелось. Мне не хотелось оставаться с ним наедине. Не хотелось выслушивать от него гадости. Не хотелось признавать, что я до сих пор его боюсь.
Сначала по лестнице поднялся Гил, за ним я, а потом папа. Поднявшись наверх, папа заявил:
— С деревянной лестницей такие громкие шаги получаются.
— Ну, это не так уж и страшно, — сказал Гил и указал на дверь справа от него: — Это наша спальня.
Папа заглянул туда и кивнул.
Пройдя чуть дальше по коридору, Гил объявил:
— А это ванная Джасиры.
Ни он, ни Мелина раньше так никогда не говорили, так что я задумалась: неужели у меня теперь целых две комнаты?
Мы остановились, и папа зажег свет и осмотрел все внутри.
— Очень мило, — заметил он.
Правда, голос у него звучал так, словно он вовсе так не думал. Выключив свет, он сказал:
— Я подумывал сделать двухэтажную ванную для нас с Джасирой, но потом мы решили, что это нерационально — слишком уж большая она была бы для нас.
— Разумеется, — отреагировал Гил.
— Так что сделали обычную.
— А вот и комната Джасиры, — сказал Гил, включая свет и заходя внутрь.
Мы с папой прошли за ним. Упершись руками в бедра, папа осматривал комнату. Кровать до сих пор была взбаламучена после нас с Томасом, но он, кажется, этого не заметил.
— А чья это куртка? — спросил он.
Я взглянула на куртку Томаса, наброшенную на спинку дивана. Хорошая синяя ветровка.