— И она права, — продолжила я, — ты не должен меня так называть.
— Как хочу, так и буду называть! Чурка!
Потом мы пошли и еще немного поиграли в бадминтон, и я специально забросила несколько воланчиков во двор к соседке, чтобы завтра снова к ней зайти.
Дома Зак достал словарь и начал его листать, ища слово “воланчик”.
— И что, это правда одно и то же? — спросила его я, и он кивнул.
— Ну вот видишь, она не пыталась тебя обмануть.
Потом он стал искать слово “чурка”.
— Тут такого нет, — наконец сообщил он.
— Потому что это плохое слово, — объяснила ему я.
— Неужели? — не поверил он и, перевернув несколько страниц, показал мне слова “макаронник” и “ниггер”. — Просто это новое слово, и его добавят во все новые словари.
Потом Зак отправился смотреть телевизор, а я поднялась наверх. У меня возникли небольшие трудности с запасами тампонов на ноябрь. Дома оставалось всего три, а миссис Вуозо перестала класть их в баночку в туалете. Кажется, уже несколько недель там лежали все те же пять тампонов. Сегодня тоже ничего не изменилось. Я сначала хотела уйти с пустыми руками, но потом передумала и спрятала один себе в карман. Меня совершенно не радовала перспектива снова пользоваться прокладками. От них ужасно пахло, и они все пачкали. Иногда мне казалось, что папа запретил мне пользоваться тампонами чисто из вредности. Чтобы я начала считать свое тело чем-то отвратительным.
Когда вернулся с работы мистер Вуозо, Зак тут же ему сообщил, что на него накричала тетка из соседнего дома.
— Это за что же? — поинтересовался мистер Вуозо.
Зак взглянул на меня, а потом приподнялся на цыпочки и что-то шепнул ему на ухо.
— Ладно. Мы об этом позже поговорим, — заявил мистер Вуозо, как только Зак замолчал.
Потом повернулся ко мне и спросил:
— А так все в порядке, Джасира?
Я кивнула.
— Ну и хорошо, — сказал он и ушел на кухню.
Потом я пошла домой, и, когда выходила со двора Вуозо, увидела мужа соседки, подъезжающего к гаражу. Он водил старый синий грузовик, и я сразу подумала, что на нем, должно быть, синие джинсы, но ошиблась. Одет он был в серый костюм, а в руках держал дипломат.
— Привет, — поздоровался он, и я кивнула в ответ.
Думала было спросить, как там Сиракьюс, но он уже ушел.
Когда вечером пришел папа, то принес письмо, адресованное мне. Письмо, все в иностранных марках, явно отправлял человек, который не знал, как правильно писать адрес. Город, штат и почтовый индекс были выписаны не в строчку, а столбиком. Я посмотрела на обратный адрес: письмо пришло от женщины, о которой я никогда раньше не слышала.
— А кто эта Натали Марун? — спросила я.
— Твоя бабушка, — ответил папа и велел вскрыть письмо.
Оказалось, что оно на французском. Я попросила папу прочесть мне его, но он отказался. Сказал, что надо отнести его в школу и попросить учительницу французского мне помочь. И чтобы к завтрашнему вечеру я показала ему перевод.
После ужина я уселась на диван, изучая бабушкино письмо. Она пользовалась такой же тонкой бумагой, как и папа, а почерк у нее был изящный и вытянутый.
“Ma chère Jasira”, — писала бабушка. Это значило “Моя дорогая Джасира”. Я перечитывала эти слова снова и снова, удивляясь, как же можно назвать дорогим человека, которого никогда не видел. Наверное, если бы я постаралась, то даже смогла бы прочесть письмо целиком, но мне не очень-то хотелось этим заниматься. Мне не хотелось слушать приятные слова от человека, которого я не знаю. Все равно они ничего для меня не значили.
На следующий день на уроке французского я отдала письмо мадам Мэдиган и попросила ее мне помочь. Она пришла в полнейший восторг, вышла из класса, а через пару минут вернулась со стопкой отксерокопированных листов. Потом разбила весь класс на пять групп, каждой из которых досталось на перевод по абзацу. Моя группа переводила кусок, в котором говорилось: “Надеюсь, однажды мы встретимся, и я смогу расцеловать тебя в щечки и сказать, как сильно я тебя люблю. Твоя ливанская семья для тебя очень важна. Пожалуйста, приезжай в Бейрут как можно скорее. Бабушка”.
К концу урока все одноклассники называли меня чуркой. А еще песчаной ниггершей и верблюжьей погонялой — я таких ругательств никогда раньше не слышала. Даже Томас Брэдли, сам черный, обзывал меня ниггершей.
Всю дорогу домой я чувствовала себя просто ужасно. В автобусе я села на заднее сиденье и сжимала ноги, думая о девушке в гольф-карте, и мне стало немного легче. Когда я пришла к Вуозо, то обнаружила на столе записку в заклеенном конверте от миссис Вуозо, адресованную мне. Я спросила у Зака, что это, но он заявил, что понятия не имеет. Тогда я вскрыла конверт и прочитала: “Дорогая Джасира, недавно я заметила, что у меня из туалета пропадают тампоны. Может, это ты их берешь? Если да, то я была бы рада, если бы ты так больше не делала. Они довольно дорогие, и я уверена, что твой отец купит тебе их, если ты его попросишь. Спасибо. Миссис В.”.