Затем она взяла пачку толстых прокладок из папиных рук и положила обратно на полку.
Я поняла, что он ужасно на нее злится, но поделать ничего не может. По пути домой он сказал, что отныне я сама буду покупать себе прокладки и что он не знал, что все это так дорого, но, раз уж я работаю на американскую армию, то могу себе это позволить. Так он называл мою работу у Вуозо. Папу до сих пор бесило, что мистер Вуозо считает его сторонником Саддама. Он говорил, что если что-то его и злит, так это страсть людей к необоснованным выводам.
Вечером, лежа в постели, я снова мечтала о том, как Барри приедет и спасет меня. Я, конечно, понимала, что ничего такого не будет, но все равно мне было приятно об этом думать. Я знала, что Барри-то я точно нравилась. Даже больше, чем мама. Я ему так нравилась, что мама стала ревновать и отослала меня к папе. Это было моим главным достоинством. Что бы ни происходило, в этом-то я обскакала маму. Я всегда нравилась парням больше, чем она.
Когда назавтра на уроке рисования я вытаскивала из рюкзака планшет, у меня вывалилась прокладка. Я попыталась запихнуть ее обратно, но было уже слишком поздно. Ее заметили трое парней, с которыми я сидела на уроке. Они схватили прокладку и начали махать ею перед моим носом, а я пыталась ее у них отнять. Потом один из них распечатал прокладку, вытащил из нее впитывающий слой и прилепил на лоб. Миссис Риджвей заставила мальчика ее снять, и он послушался, но зато потом разрисовал ее красной краской. Поэтому по школе мгновенно пошел слух, что я на самом деле ужасная свинья, раз таскаю в портфеле использованные прокладки.
У меня больше не осталось прокладок, поэтому я пошла в туалет и положила в трусики стопку туалетной бумаги. Потом я расплакалась, и меня услышала одна из уборщиц.
— С тобой все в порядке? — спросила она.
Я объяснила, в чем дело, и она велела мне подождать. Через пару минут она вернулась и подсунула под дверь тампон.
— Я не уверена, что смогу его вставить, — сказала ей я.
— Сможешь, сможешь. Он очень маленький.
А потом она ждала меня за дверью и, наверное, миллион раз спрашивала, удалось мне его вставить или нет.
— Просто расслабься, — посоветовала она, и наконец у меня получилось.
Когда я вышла из туалета и уборщица меня узнала, она начала говорить со мной по-испански, и мне пришлось объяснить ей, что я ничего не понимаю.
— Разве твои родители не говорят дома по-испански? — удивилась она, и я призналась, что нет, не говорят. Она покачала головой так, словно печальнее этого нет ничего на свете.
Весь оставшийся день я думала о словах папы, о том, что до свадьбы тампонами пользоваться нельзя. Я поняла его так: когда выходишь замуж, то начинаешь заниматься сексом, а если занимаешься сексом, там все становится свободнее, и тампон вставить совсем несложно. Но почему тогда у меня уже было там свободно? Уборщица сказала, что тампон легко войдет, и она была права. Интересно, в чем еще ошибался мой папа.
После школы Зак предложил мне полистать журналы, и я согласилась. Он сел спиной ко мне на краешек кровати, а я устроилась в кресле. Я очень внимательно прочла все интервью с девушками, надеясь, что они упомянут о чем-нибудь важном, например о начале менструаций. Но они в основном все говорили об одном и том же — как они любят заниматься сексом, или сколько раз в неделю они это делают, и какой цвет волос у мужчин им нравится. Я не отдавала себе отчета в том, что сжимаю ноги, пока Зак не обернулся и не сказал: “Хватит качаться на кресле, оно скрипит”.
Еще девушки рассказывали о том, как они испытывают оргазм, но я не совсем ясно понимала, о чем это они. Наверное, оргазм — это то самое приятное чувство, когда сжимаешь ноги, но вообще-то непонятно, чего тут такого необыкновенного. Хоть это и очень приятно, почти так же, как когда Барри меня брил. Но все равно я не понимала, чему тут так восторгаться.
— Смотри! — воскликнул Зак и протянул мне фотографию смуглой женщины с темно-коричневыми сосками. Сверху была надпись: “Арабская королева”.
— И что?
— Она чурка, как ты!
— Прекрати меня так называть, это невежливо.
Зак забрал у меня журнал и сказал:
— Может, однажды ты тоже попадешь в “Плейбой”. У тебя сиськи большие.
Я помотала головой, а сама вспоминала имена всех тех фотографов из журнала.
— Мой папа думает, что ты симпатичная, — обронил он и уселся на свое обычное место.
— Серьезно?
Зак кивнул.
— Он говорит, что у тебя будет куча поклонников и твоему папаше придется запирать тебя дома.
— Ничего подобного, — обеспокоенно сказала я.
— Поживем, увидим, — ответил Зак.