— Ну, — заговорил Гил, открывая дверь, — спокойной ночи.
Скоро дверь закрылась снова. Я подняла глаза. Гил запер дверь на засов, вздохнул и сказал, что пошел спать. Мелина ответила, что придет чуть позже. Как только Гил поднялся наверх и завернул за угол, она повернулась ко мне и спросила:
— Он что-нибудь еще с тобой делал?
Я вспомнила слова Гила о том, что Мелину нельзя расстраивать. Что не нужно рассказывать ей такое, что может ее взволновать, потому что тогда пострадает ребенок. Какая-то часть меня все еще была не против, чтобы ребенок немножко пострадал, как и я. Но вообще-то я этого не хотела. Мне-то ее ребенок не очень нравился, но Мелина его любила. И чтобы я и дальше нравилась Мелине, я должна была полюбить и ее ребенка. Ну, или хотя бы притвориться, что он мне нравится.
— Нет, — решилась я, — не делал.
— Ты уверена?
— Да.
— Я не хочу, чтобы ты с ним разговаривала, ясно?
— Да.
— И не смей чувствовать себя виноватой, — добавила она.
Я не стала спрашивать, откуда она поняла, что именно так я себя и чувствую. Только кивнула, и все. Потом она взяла щетку, которая теперь всегда лежала на журнальном столике, и начала расчесывать мне волосы.
— А можно я твои расчешу? — попросила я, и Мелина согласилась.
Расческа легко заскользила по ее прямым волосам. Никаких спутанных прядей, никаких колтунов. Никаких вылезающих локонов, как у меня. У Дорри будут такие же волосы, подумала я. И если мы втроем будем идти вниз по улице, любой прохожий сразу поймет, кто из нас ее настоящая дочь.
глава одиннадцатая
Всю неделю я ждала, что за мной придет папа, но напрасно. В школу меня каждый день отвозила Мелина, так что по утрам я его ни разу и не видела. Вечером я ужинала с Гилом и Мелиной. Не то чтобы я хотела его увидеть, нет. Но иногда я о нем думала: а чем он сейчас занимается? А что он ест? Что смотрит по телевизору? Боится ли бабушка до сих пор, что ее разбомбит Саддам? Мама звонила еще как-то раз, но опять в то время, когда Гила не было дома, а Мелина спала. На этот раз я подошла к телефону и почти решилась взять трубку, но в итоге струсила. Я боялась, что она велит мне возвращаться домой. Как только она надиктовала сообщение и повесила трубку, я стерла его с автоответчика.
Всю неделю, что я ждала папиного прихода, мне снились странные сны. Я не помнила, что мне снилось, но просыпалась всегда оттого, что со мной что-то происходило — я, например, задыхалась или кричала. Если я кричала, то ко мне сразу прибегала Мелина и включала свет. Но когда я задыхалась, я была одна. Пару раз я подумывала крикнуть понарошку, чтобы она пришла, но потом решила, что это не очень-то хорошо с моей стороны.
Когда я кричала, она приходила ко мне, говорила, что это всего лишь кошмары, потом ложилась ко мне и засыпала. Проснувшись утром, она всегда поражалась, как я умудряюсь высыпаться на такой ужасной кровати, и просила помассировать ей спину. Там, где ее спина соприкасалась с выпуклостью на кровати, оставались красные пятна, которые я и массировала. Она говорила, что у меня волшебные руки.
Как-то я подумала, что с каждым днем приближается конец моей жизни. Не реальной, конечно, а просто конец моей счастливой жизни. Я понимала: когда родится Дорри, Мелина начнет бегать к ней в комнату, а не ко мне. У меня, скорее всего, уже и не будет никакой “своей” комнаты. Я вернусь к папе или к маме в Сиракьюс. В те ночи, что Мелина приходила ко мне, я не могла уснуть. Лежала и смотрела, как она спит. Я старалась не спать как можно дольше и наслаждаться самыми счастливыми минутами в моей жизни.
— Ты выглядишь усталой, — заметил Томас в пятницу в школе.
— Да? — спросила я, усаживаясь за стол в кафетерии и открывая пакет с обедом, который мне упаковала Мелина.
— У тебя круги под глазами.
— …
Я развернула фольгу на сандвиче. Мелина никогда не спрашивала, что я хочу на обед, и, открывая пакет, меня всегда ожидал сюрприз. Мне это в обеде нравилось даже больше, чем сама еда. Сегодня она сделала мне сандвич с салатом и яйцом.
— Ты что, не высыпаешься? — беспокоился Томас.
— Нет.
— Тогда почему у тебя круги под глазами?
Я пожала плечами и приступила к сандвичу.
— Я после школы пойду с тобой домой, — объявил Томас, — и мы поспим.
— Нет.
— Почему?
Он смотрел, как яйцо с салатом медленно выдавливается из бутерброда, и, когда кусочек упал-таки на фольгу, протянул свою вилку и съел его.
— Потому что, — объяснила я, — я там больше не живу.
— Что?
— Теперь я живу у Мелины.