— Ну, — наконец подал голос Гил, — может, вы хотя бы на чашку кофе зайдете?
— Спасибо, — поблагодарила Тэна. — С удовольствием.
— Позвольте, — сказал Гил и помог Тэне снять куртку.
Он направился к шкафу, а Мелина тем временем пригласила Тэну и папу в гостиную. Папа уселся в кресло Гила, а Тэна примостилась на левом краешке дивана. Я все стояла перед диваном, в то время как Мелина устроилась на его правой стороне. Гил, вернувшись, выбрал себе кресло рядом с Мелиной. Обычно на нем никто не сидел, слишком уж близко оно стояло к телевизору.
— Томас, присоединяйся, — позвал Гил.
Томас кивнул и уселся на полу перед журнальным столиком.
— Пицца пахнет обалденно, — сказала Тэна.
— Спасибо, — улыбнулась Мелина.
— Мы сами ее приготовили, — добавила я. — Даже тесто.
Тэна кивнула. Кажется, ее это впечатлило.
— Позвольте спросить, когда у вас срок? — спросила она, кивком указывая на живот Мелины.
— Официально двадцать третьего апреля, — ответила та. — Но у меня такое ощущение, что это произойдет вот-вот на днях. Живот уже опустился.
— Опустился? — не понял папа.
— Готовясь к родам, ребенок перемещается в матке вниз, — объяснила Мелина.
— О… — вымолвил папа, смутившись. Кажется, он жалел, что вообще задал такой вопрос.
— Вы уже точно знаете, что будет девочка? — поинтересовалась Тэна.
Мелина кивнула.
— Как чудесно, — улыбнулась Тэна. — Поздравляю.
— Спасибо.
— Девочки гораздо забавнее мальчишек, — добавила Тэна.
— Почему это? — удивился папа. — С чего ты взяла?
— Да все это знают, — отмахнулась она. — Девочки такие яркие.
Папа приподнял брови. Похоже, он хотел сказать, что я-то ни капельки не яркая, но в последний момент передумал.
— Я с вами согласен, — кивнул Томас. — Ну, по поводу девочек.
Папа уставился на него.
— Прошу прощения, — начал он, — но могу ли я поинтересоваться, а что ты тут делаешь?
— Я — друг Джасиры, — ответил Томас.
— Угу, — промычал папа, — вот только Джасире запретили с тобой общаться.
Томас пожал плечами.
— Почему? — спросила Мелина.
— Потому что я черный, — ответил за папу Томас.
Папа промолчал.
— Что, правда поэтому? — поинтересовалась у папы Тэна.
Он молчал.
— Господи, — фыркнула Тэна. — Что за бред!
— Во-первых, — заговорил папа, — Джасира еще слишком маленькая, чтобы общаться с мальчиками.
— Я согласна, — подала голос Мелина.
Папа взглянул на нее. Помолчал секунду, потом продолжил:
— Во-вторых, для белой девушки межрасовые отношения могут быть крайне сложными. Так случилось и с матерью Джасиры.
— Джасира не белая, — заметил Томас.
— Конечно, белая! — воскликнул папа. — Формально человек с Ближнего Востока считается белым. Белой расы.
— Формально — это где? — уточнил Томас.
— Да везде! — разозлился папа. Наверняка он взбесился от того, что Томас смел с ним так свободно разговаривать.
Тут раздался звук таймера с кухни.
— Пицца готова, — определила Мелина, поднимаясь с дивана. — Джасира, пошли, поможешь мне.
— Конечно, — кивнула я, направляясь на кухню.
— Возьми, пожалуйста, шесть тарелок, — попросила меня Мелина, как только мы зашли на кухню.
Я кивнула. Когда она полезла за двумя противнями, я почувствовала жаркое дыхание духовки на своих ногах. Пока пиццы остывали сверху плиты, Мелина открыла ящик и достала столовые приборы — ножи и вилки. Ей показалось, что сидра на всех не хватит, так что она разлила по шести стаканам лимонад и поставила его на поднос к приборам и салфеткам. Я все ждала, когда она скажет, что думает по поводу сложившейся ситуации, но она молчала. Взяв специальный нож, она положила каждому на тарелку по кусочку каждой пиццы. Потом вздохнула и сказала:
— Я так подозреваю, они останутся на ужин.
— Уж наверняка, — согласилась я.
— Прости, детка.
— Да все хорошо, — честно сказала я. Каждый раз, когда Мелина без слов понимала, о чем я думаю, мне становилось хорошо.
Мы подхватили тарелки с пиццей и поднос и пошли в гостиную.
— О, так мы тут будем есть? — спросил папа, как только увидел еду.
Тэна тут же начала убирать журналы со столика. Папа принялся ей помогать и застыл как вкопанный, увидев мою книжку “Меняется тело — меняется жизнь”.
— Что это? — спросил он.
Мелина и Гил переглянулись.
— Чье это? — настаивал папа.
— Мое, — призналась я.
— Твое?
Я кивнула.