— Логично. А зачем Вам сдались эти французские диски?
— Как это зачем? Чай, давно уже не при военном коммунизме живём. Любая работа требует вознаграждения. "От каждого — по способностям, каждому — по труду!", — разве не так гласит наш официальный лозунг социализма? Вы когда-нибудь заходили в московские магазины "Мелодия"? Вы можете там найти что-то французское, кроме дисков Мирей Матьё, извините за выражение? А у спекулянтов французский диск может и сто рублей стоить, две мои месячные стипендии. А как мне, будущему бойцу идеологического фронта, надлежит совершенствовать свои лингвистические знания для дальнейшего и наилучшего выполнения задания партии без современных материалов? Даже в фонотеке нашего элитнейшего МГИМО самые свежие записи — это выступления французского делегата в ООН 1960-х годов! Это ж, между нами говоря, позор! В лучшем институте страны нет ни одного видеомагнитофона, ни одной копии французских фильмов, хотя бы старых, классических! Но этот служебный секрет самого престижного закрытого ВУЗа я храню строго, потому что мне ужасно стыдно за свой "блатной" институт и за МИД СССР! Рассказать кому-нибудь вне этих стен, засмеют! Не поверят! Так что современные французские диски на дороге у нас, пардон, не валяются…
— И как Вы их собирались получать?
— Вот, в этом-то и вся загвоздка. Домашний адрес дать нельзя. Вы сами же сказали: закрытый город, закрытый институт. Попытался получить через Гостелерадио — отказали. Лично министр отказал. Оказал высокую честь товарищ Лапин: правительственное письмо прислал. Сунулся я, было, в ССОД и КМО — тоже отказали, перестраховщики фиговы, бюрократы от дружбы народов и молодёжи. Пришёл в родной институт, к декану — и вот оказался на допросе у Вас. Слава богу, пока ещё не в наручниках и не в Следственном изоляторе КГБ в Лефортово в лагерном "клифту"…
— Ну, Сергей Олегович, и Вы уж не сгущайте краски. У нас с Вами тут беседа, а не допрос никакой. И беседа, скорее товарищеская и откровенная, чем разнос. Потому что наша служба, в общем, разделяет большинство Ваших озабоченностей и понимает Ваши проблемы. У нас, скажу Вам по большому секрету, те же самые материальные трудности, что и в МГИМО. Но это — уже даже не служебная, а государственная тайна. Потому что мы Вам доверяем. И её теперь храните строго! Оказались же Вы здесь передо мной вовсе не для нагоняя, а совсем наоборот. Опять по секрету признаюсь Вам: мы давно и с большим интересом за Вами наблюдаем. И мы-то, как раз, оценили ваш лингвистический подвиг (полковник улыбнулся) по заслугам. И даже имеем в связи с этим для Вас, лингвиста-стахановца (теперь улыбнулся Жаков), интересное, как нам кажется, предложение, о котором просим Вас никому не рассказывать. И о том, что встречались со мной — тоже никому ни слова, даже родителям и самым близким друзьям. Приятелям в институте по секрету скажете, что получили устный нагоняй от проректора по режиму, но "дело" в институте замяли. Все дальнейшие шаги и детали мы с Вами обсудим уже не здесь и не теперь, а в одном другом месте, скажем, через неделю. Вот Вам мой служебный и домашний телефоны. Не показывайте их никому и никуда не записывайте — память у Вас хорошая. Когда запомните, бумажку сожгите. Позвоните мне в следующий вторник вечерком, часиков так в девять по домашнему номеру, из телефона-автомата, без свидетелей. Тогда и договоримся окончательно о месте и времени новой товарищеской и (полковник сделал многозначительную паузу) конспиративной встречи…
Площадь Дзержинского, в кабинете у Андропова.
Дочитав подробный отчёт о беседе начальника 3-го отдела управления "С" ПГУ и его предложения с одобрительными визами Дроздова и Крючкова, председатель КГБ тоже улыбнулся про себя. Ему нравилось подбирать новые, талантливые и перспективные кадры в службу нелегальной разведки.
Затем Андропов вызвал по селектору начальника своего Секретариата генерал-майора Карпещенко и продиктовал ему текст Приказа по Комитету государственной безопасности №… от …: