Толя принёс бинт и градусник.
— Вот, ставь под мышку… Я от градусника сразу поправляюсь.— Таня аккуратно укрыла Колины ноги одеялом.
Снова начали собирать битое стекло. Вскоре бинт понадобился уже самому Толе, да и Таньку надо было перевязать. Резали бинт на куски, мотали друг дружке на ладони, пальцы. Опять собирали… Опять бинтовали… Большие осколки стекла в ведро не помещались. Толя взмахивал ими — дзынь! — бил о пол. Осколки разлетались по всей квартире.
Когда раздался звонок, сразу не расслышали — так увлеклись работой. А когда услышали, Толя побледнел: «Ма-ама!»
— Ложись и ты! Оба лежите! Быстрее, вояки-бояки! Вы — больные! — выпалила Танька, как из пулёмета, и побежала открывать дверь.
— Ой, хорошо, что ты открыла… Не могу ключ вставить — руки дрожат… — послышался мамин голос.— А те хулиганы где?
— Здравствуйте, тётя Катя. Как вы поживаете, как ваше здоровье? — Голосок у Таньки такой нежный, такой приветливый.
— Здравствуй, здравствуй и ты! — послышался и папин голос.— А Толя и Коля где?
— У нас всё в чистом порядке… Они тяжело заболели…
— 0-ой… — начала умирать мама.
— Не-ет, им уже намного лучше! — поправилась Танька.— Дядя Михась, а у вас на работе землетрясение тоже было? Вас не встряхивало? А у нас так тряслось, так переворачивалось! Мы тут спасали, спасали все, позабинтовывались…
— Ну?! Землетрясение?! — переспрашивал папа, проходя в спальню.
Остановились в дверях — и он, и мама, и Танька. Толя и Коля застонали разными голосами, и мама сразу пошатнулась, ухватилась за дверь.
— Вы — живы?! — папа перешагнул через разбросанные книги прямо к Толе, а мама — к Коле.
— Торт был несвежий, отравились,— простонал Коля.
— И полки… От землетрясения… — Толя показал забинтованные руки, взывал о сочувствии.
И Коля показал обвязанную платком руку, а Танька — пальцы и ногу.
— Я этого не переживу! На двести рублей вреда! Да какие двести?! И только за один день… — мама уже лазала по книгам, ощупывала полки, папину кровать.
— Ничего… Могло быть и хуже,— вздохнул папа. Он один — ну и силач! — поднял полки. Пока поднимал, из них вывалилось ещё несколько книг и осколков.— Будем живы сами, то будут и сани,— папа начал сметать в кучу остатки стеклянной мелочи.
— Я ведь тебе говорила! Я предупреждала, умоляла: вплотную придвинь к кладовке… Чёрт с ней, с этой кладовкой, без неё обошлись бы… Так не послушался! Ни разу в жизни меня не послушал! — заплакала мама.
— Успоко-о-ойся, пожалуйста…— папа сам старался говорить спокойно.— Ты звонила бабушке?
— Звонила! Но когда ещё приедет! За это время они всю квартиру в щепки разнесут! Или сожгут!
— Что они — дурни, что ли?
И всё-таки гроза миновала. Толя первый почувствовал это и сел в кроватке. Зевнул, потянулся — и вылез помогать собирать книги.
— Тридцать шесть и пять,— вынул Коля градусник из-под руки.— Нормальная…
— Ну, то я уже пойду. Оставайтесь все живы и здоровы! — ласково попрощалась Танька.
Толя вышел за ней — проводить немного, за ним — папа.
— Можно, я буду приходить к вам рыбок и хомяка смотреть? — Танька была вежливая до невозможности.
— Можно, можно.
В спальне звенели осколки. Это мама взяла себя в руки, а потом взялась за щётку, начала выгребать из-под кроватей стекляшки.
АКРОБАТ В БУТЫЛКЕ
Вчера, когда всё подмели, убрали, почистили пол пылесосом, рассортировали, протёрли и опять расставили по полкам книги (без стёкол полки!), поискали хомяка. Передвинули в кухне и в ванной все вещи, заглянули во все закоулки, проверили хорошенько обе комнаты — а вдруг перебрался туда? — нигде Гаврика не нашли. Толя поплакал, да так и спать лёг.
— Ого! — воскликнула утром мама и позвала к себе папу.— Видал? — указала на ящик со свёклой и морковью.
И свёкла, и морковь были изгрызены. Значит, хомяк всё-таки в кухне? Тогда где? Не мог же он залезть под пол — нет в полу щелей.
Опять обшарили все — нету!
— Вот приобрели игрушку! — разозлилась мама.— Только и будем по целым дням искать.
Вдруг послышался под плитой тихий шорох и царапанье. Наклонилась мама, начала переставлять каждую бутылку и пустую банку отдельно… Аг-га! Вот он где — в бутылке из-под кефира. Мокрый, всклокоченный и такой маленький, худенький… А какой уставший, измученный! И так виновато смотрит сквозь бутылку на маму!
— Ну и дурень! Свет не видал такого дурня! Сам себя наказал. Небось, всю ночь скрёбся в бутылке? Оголодал? — Папа вытряс Гаврика на ладонь, просушил мягкой тряпочкой, подышал на него тёплым, подержал в руках. Потом дал кусочек варёной вчерашней картошки — хомяк мгновенно упрятал её за щёку. Опустил Гаврика в банку. Хомяк подёргал зубами свой носок-гнёздышко, забрался туда.