Из Ленинграда мама написала, что отец ушел в народное ополчение. Вестей от него пока нет. Сама мама пошла работать на завод, где раньше работал отец. Мне писала, чтобы я жила у тети.
А тут к концу лета и вовсе письма из Ленинграда перестали приходить. Но я всё писала маме и писала. Стали говорить, что немцы уже под самым Ленинградом и что город окружен. Потому и нет оттуда почты. Правда, по радио из Ленинграда передавали музыку и читали стихи. Я послушаю, и на душе легче. Значит, мама там и ничего с ней не случилось.
У нас всё еще было тихо. Фронт остановился километров за сто пятьдесят. Дальше фашистов не пустили. Столько они потеряли танков и солдат, что дальше идти не могут. Я надеялась — вот скоро отгонят гитлеровцев от Ленинграда и я поеду домой.
Начались налеты и на наш городок. Прилетали чаще днем. Зенитки как залают, залают. Смотришь в небо — снаряды высоко разрываются белыми облачками. Тут и немецкий самолет увидишь. Страшно мне почему-то не было. У нас в саду была вырыта щель, чтобы прятаться, но мы не прятались. Тете было некогда, а я ни за что не хотела в щель. Зачем мне?! Если и взрывались бомбы, то далеко от нас. Зенитки стреляли так громко, что мы и взрыва бомб не слышали.
Так и жили мы. На войне не на войне и не по-мирному тоже.
Но вот и осень наступила. Приезжает дядя как-то днем с подводой и говорит, чтобы мы с тетей немедленно собирались. Он нас отправляет в деревню к своей сестре, которая живет в двадцати пяти километрах от города. Дядя объяснил, что фашисты прорвали фронт и движутся сюда. Что вот-вот начнется страшная бомбежка и обстрел и что он не имеет права рисковать нашими жизнями. Дядя говорит:
— Город фашистам, конечно, не сдадут, но бой тут будет жаркий и на щель, что у нас в саду, нечего надеяться.
Тетя запротестовала:
— Как же я брошу свое хозяйство? Да и ты как же один?
— Я от своей фабрики никуда не имею права уходить, — сказал дядя. — А вам оставаться необязательно. Может быть, это всего на день, на два. Как стихнет, я сам приеду за вами.
Я забеспокоилась за своих козочек:
— Кто же их тут станет кормить, и Борьку тоже?
— Ничего. Я сам за ними пригляжу, и с Марфушей договоримся. Ничего с ними не случится.
Сказал, а сам нас торопит: скорей да скорей!
Марфуша была нашей соседкой. Быстренькая такая, вертлявая старушка. Она к нам заявлялась каждый день. Скучно ей. Жила одна. Придет и тете чем-нибудь поможет. Но больше она приходила просто так, чтобы поболтать про всякие новости. Она знала про всё. Тетя ее так и звала Марфушка-болтушка. Теперь эта Марфушка к нам прибегала по три раза на день со всякими невероятными сообщениями. Ни радио не надо, ни газет, Марфуша всё расскажет. Что преувеличит, а что сочинит сама. Тетя на это не обращала внимания.
Позвали Марфушу и договорились. Она обещала за домом приглядывать, и коз пасти, и Зинку доить, и Борьку кормить, и курам насыпать зерна.
— Всё, — клянется, — сделаю, а вы девочку вашу от беды уводите. Мало ли что.
Тетя знала, что не будет от Марфушки большого толку, но дядя торопился на фабрику и нас торопил. Хотел, чтобы мы обязательно уехали при нем.
Так мы и прибыли к дядиной сестре в деревню. С собой, можно сказать, не успели ничего и захватить, Да ведь и думали, правда, на два-три дня, не больше.
И вот что вы скажете?! Девчонкой ведь была. Ложусь спать — всё про Зинку и Динку думаю. Как же они там одни, бедненькие?.. А ну Марфуша забыла их напоить? Только и надеялась на то, что дядя скоро за нами, приедет.
Дядя и в самом деле появился дня через два, но совсем не с тем, с чем ждали. Пришел он пешком. Глаза ввалились, будто он дня три не спал и не ел. Небритый, и лицо почернело. Пришел с чемоданом. Поставил его на пол и, не снимая пальто, сел у стола и лицо закрыл руками. Потом оторвал руки, посмотрел на нас и говорит:
— Всё. Взорвали мы фабрику. Своими руками взорвали. Согласно приказу, чтобы не досталась врагу. — Помолчал, вздохнул и говорит: — Давно ли новый корпус достроили… Горит, наверное, еще. Не в силах я был это видеть, вот и ушел. Делать мне теперь больше там нечего. Не найду здесь нужного дела — уйду в партизаны. Там я еще сгожусь.
Я не выдержала и к нему:
— А как там наши козочки? Кормит их Марфуша?
Дядя взглянул на меня. Вижу, ему совсем не до того.
— Немцев-то еще нет в городе? — спрашивает тетя.