Крышу отец с дядей покрывали еще в марте, до начала сезона дождей. За это время листья подсохли и их пучки ослабли. Налетевшие муссонные ветры начали растаскивать пучки, образовались дыры. Иногда по ночам дяде Сиано приходилось забираться на крышу и затыкать их свежими листьями. Попробуй заснуть, когда по тебе постоянно бьют мелкие, противные капли дождя!
В тот вечер дяди Сиано и тети Клары дома не было. Они уехали на поминки в Сан-Пабло. В озере Сампа́лок утонул их дальний родственник. Тетя Клара утверждала, что родственник был красавец: сирены, обитавшие в озере, влюбились в него и утащили на дно. Таков удел всех, в кого они влюбляются.
Дядя Сиано заспорил и сказал, чтобы она оставила сирен в покое.
— Парень был просто глуп, вот и все, — заявил дядя.
— Не говори гадости о покойнике, — возмутилась тетя Клара.
Но дядя потушил пожар в зародыше, заметив, что пора ехать, и они вместе с Марией уселись в повозку. Сестра повезла в подарок родителям погибшего юноши красивую циновку.
В доме стояла непривычная тишина. Отец ушел к дону Мате́о, хозяину плантаций. В ожидании его мама сидела на кухне, подогревая на небольшом огоньке салабат. Но вот вернулся отец, и мама поспешила ему навстречу.
— Ты весь промок, Томас, — заботливо проговорила она, — снимай скорей все с себя, переодевайся. Я налью тебе салабата.
— Испанец не дал в долг, — мрачно проговорил отец, стаскивая мокрую рубашку. — Говорит, купил пятнадцать гектаров земли под кофе да вдобавок рассчитался с рабочими за ремонт дамбы.
Он тщательно развесил на спинке стула мокрую одежду и начал дуть в чашку, чтобы остудить салабат. Мама не спускала с него глаз. На лице ее не видно было обычной улыбки, но оно было таким спокойным, таким мягким, таким приятным, что смотреть на него можно было часами.
— Не переживай, — заметила она, — что-нибудь придумаем.
— Ты же знаешь, Ти́на, мне нужны деньги; значит, придется залезать в долги.
Мамины глаза удивленно расширились: новость была не из приятных. Встав со стула (она сидела у очага), мама медленно направилась к отцу. Она была беременна и ждала пятого ребенка.
— Томас, — мягко начала мама, — не теряй надежды.
В наступившей тишине раздался шумный и протяжный вздох моего буйволенка Си́львера. Он устроился на ночь возле курятника, как раз под спальней, на сухой и теплой земле. Куры всполошились и захлопали крыльями, заорал петух.
Отец громко стукнул ладонью по столу, будто сделал неожиданное открытие; даже чайная ложка звякнула в стакане.
— Вот выход! — облегченно воскликнул он и направился ко мне.
Я прикорнул в уголке, прикрывшись старым маминым саронгом. Мама залатала в нем дыры, и получился отличный зеленый шерстяной плед. Я всегда укрывался им в холодные дождливые ночи.
— Криспин, — начал отец, — мы продаем твоего кара-бао[12].
— Как! — воскликнул я, мне даже стало жарко. Перед глазами поплыли темные круги, как после яркой вспышки молнии. — Я прошу тебя, не надо, ведь Сильвер мой лучший друг!
— Знаю, ничего не поделаешь. На плантации он еще не работник, а нам нужны деньги. Это единственный выход.
Я не нашелся что ответить. Где взять слова, чтобы отец понял меня? Сильвер больше чем помощник в поле. Отец не представляет, что за радость в яркий солнечный день болтать с Сильвером под манговым деревом, поставив на его широкую спину тарелку с кокосовым печеньем. Как-то я пригласил полакомиться дыней Ме́льбу. Мне нравилась эта малышка с нежным голоском и сладкой, как сахарный тростник, улыбкой. Мы взгромоздились на широкую спину Сильвера и отправились на бахчу. Там я обнаружил, что не взял ножик, и под звонкий смех Мельбы стал просить карабао Сильвера расколоть копытом дыню. И он, дружелюбно помахивая хвостом, сделал это. Дыня развалилась на части, раскрыв нежную и сочную мякоть. Об этом отцу не расскажешь. Он убежден: раз буйволенок не может еще таскать повозку с кокосовыми орехами или плуг на рисовом поле, то и рассуждать нечего.
Я отбросил в сторону плед и с шумом помчался вниз к Сильверу. От внезапного грохота захлопали крыльями куры. Я прижался к могучей шее Сильвера, буйволенок вздрогнул. Мне так много хотелось ему сказать, но слова застряли в горле. Карабао скосил глаз, я прочел в нем ожидание — ожидание ребенка, когда тот ждет подарков от гостей, собравшихся на его день рождения.
— Сильвер, — прошептал я, — отец хочет тебя продать…