Буйволенок пошевелился и зацепил рогами сваю. Намереваясь подняться, он подогнул передние ноги, но я прижался к его шее, и он остался на месте. Через щели в полу на его спину упали полосы света. Послышались шаги — по лестнице спускался отец. Он подсел ко мне, и среди кур опять началась суматоха. Сильвер вздрогнул.
— Сынок, — начал отец, — я понимаю, как дорог тебе Сильвер. Ты любишь резвиться с ним в речке и в поле, но пойми, мама ждет ребенка…
Я уткнулся в Сильвера и вытер слезы о его теплую спину. После сегодняшнего купания спина его была гладкой и чистой.
— За Сильвера могут дать около ста песо, — продолжал отец, оглядывая буйволенка. — Этого вполне хватит, чтобы справиться со всеми нашими трудностями.
Голос отца звучал, как у падре Себастьяна на страстную пятницу.
— Ты же должен понимать, год был засушливый, неурожайный, не знаю, дотянем ли мы до следующего урожая или нет. Даже кокосы и те плохо уродились. Циновки Марии никто не покупает, а новый ребенок — новые расходы.
Глупо, конечно, но меня удивляло, зачем отцу нужен еще ребенок, ведь у него и так их четверо, а тут отдавай из-за этого Сильвера. Он же у меня один-единственный!
— Иногда людям ради благородных целей приходится приносить в жертву самое дорогое, — продолжал отец. — Христос отдал жизнь свою за нас…
Тут уж он перещеголял самого отца Себастьяна, и я возразил упрямо:
— Еще неизвестно, хороший ли он будет, этот ребенок, стоит ли он Сильвера?
— Когда ты вырастешь, Криспин, и станешь отцом, ты сам найдешь ответ, — очень серьезно сказал отец.
На его лицо падал сверху свет через щели бамбукового пола. Снова громко вздохнул карабао, но куры молчали, даже капли дождя, казалось, не стучали так громко.
— Я сам однажды принес такую жертву, — продолжал отец. — Никто не знает об этом, только твоя мама и я. Много раз мне хотелось рассказать вам, но как-то все не получалось: то вы были заняты, то у меня не хватало времени. Но сегодня настал день…
На мгновение мне захотелось, чтобы отец уже забрал Сильвера и оставил меня одного. Со мной так бывало, когда счастье отворачивалось от меня и несчастья сыпались одно за другим, я убегал от людей, забивался куда-нибудь подальше и давал волю слезам. Но отцу не терпелось рассказать о своей жертве. Он подгреб ногой сено и удобно устроился подле меня.
— Много лет назад, — начал он, — мы с мамой жили в Алами́носе. У нас был дом — его к свадьбе подарил мой отец — и рисовое поле, платившее добром за нашу заботу. В тот год, о котором мой рассказ, вид полей особенно радовал глаз. Стояли последние дни октября. Рис под лучами солнца отливал золотом, а когда набегал легкий ветерок, он начинал тяжело клониться и волноваться, как море. Все мы радовались богатому урожаю. В Аламиносе у нас родились твои сестры Анто́ния и Мария…
Низкий голос отца доносился будто издалека, слушать не хотелось, было просто скучно.
— Твоя мать ждала ребенка, — продолжал отец. — Но вот в последний день октября небо вдруг потемнело, над рисовыми полями появились тучи саранчи. Первыми услышали ее отвратительный треск женщины, направлявшиеся в церковь. Как безумные они кинулись назад. Твоя мать разрыдалась, плач ее подхватили другие. Видя, как эти чудовища пожирали золотистые зерна риса, люди в ярости топали деревянными башмаками. Но большинство из нас молча уселось на землю, утирая полотенцами катившийся пот. Сделать мы ничего не могли.
Много дней тучи саранчи сменяли одна другую. Крестьяне пытались отпугивать ее огромными манговыми ветками, поджигали поля, женщины не выходили из церкви, но все было напрасно…
Голос отца звучал устало и грустно, но я уже внимательно его слушал.
— Всходившее по утрам солнце, — продолжал он свой рассказ, — казалось бледным, безжизненным, а к вечеру оно приобретало какой-то жуткий оттенок. Каждый день на рассвете я уходил из дому и возвращался поздно вечером. Мама не спрашивала, зачем я ухожу и куда. Я же ходил в город и продавал вещи. Первым было продано кольцо в форме змеи из китайского золота, потом пряжка с жемчужинами. За ними пошли карманные часы — подарок к конфирмации[13]. Я не говорил маме, что продаю и закладываю вещи. С нее хватало своего бремени, от недоедания она бледнела и таяла на глазах.
Все, что можно было продать, было продано. Оставался только буйвол, мой единственный помощник в поле… Вскоре и он пошел по дешевке. Я видел, как человек из Биньа́на торговал его мясом на базаре…
В одну из безлунных и беззвездных ночей, когда нежный западный ветерок наконец разогнал раскаленную пыль, висевшую в небе, твоя мать пришла ко мне и без долгих слов попросила продать дом, разоренное поле и уехать отсюда.
13
Конфирма́ция — у католиков религиозный обряд, приобщающий детей к церкви, совершается в 7—12 лет.