ГЛАВА 7
ПЕРЕЛЕТ
Поначалу Америка была для меня мечтой, яркой, далекой и неосуществимой мечтой, фантастической, как сказки дяди Сиано, которые он рассказывал нам во время войны, в тревожные темные вечера. После его рассказов мы долго не могли уснуть от страха. Мое воображение особенно поразил один рассказ про удивительное королевство жемчужин на дне озера Сампалок. Им правила прелестная, но одинокая русалка. Один раз в год выходила она из вод озера и своими чарами увлекала в подводводный замок кого-нибудь из юношей. Но то были сказки. Действительностью же были страдания тети Клары, убивавшейся по погибшему сыну, захваченная японцами деревня, грубые окрики солдат, удивительной красоты циновки Марии.
И вот я в самолете, ревущем над Тихим океаном. За стеклом иллюминатора вода, серебристые крылья самолета и облака. Крылья сверкают на солнце, как мамины парадные кастрюли. Мы их видели только по большим праздникам или в исключительных случаях, например, в день счастливого спасения нашего дома от страшного тайфуна, или по воскресеньям, когда отец давал торжественную клятву никогда не делать больше ставок на петушиных боях.
Ночь в самолете показалась удивительно короткой. Я не мог сообразить, что происходит со временем и часами. Мы летели навстречу солнцу.
В мягком удобном кресле я вспоминал дом, мечтал об Америке. В голове была полная путаница, не разберешь, где грезы, где реальная жизнь. Вот море побелело, стали видны барашки на гребнях волн, а когда самолет прорезал слой облаков, оно засверкало, как в сказке, ослепительной голубизной.
Кто-то легонько тронул меня за плечо. Передо мной стояла высокая стройная девушка в голубой форме. Она мило улыбнулась, сверкая белоснежными зубами.
— Советую привести в порядок бумаги. В Гонолу́лу будет проверка документов иммиграционными властями, — и отошла с той же приятной улыбкой.
Я снял с верхней полки сумку, положил на соседнее свободное кресло и принялся вытаскивать паспорт, визу и другие бумаги. Переложив их в карман пальто, я вновь приник к иллюминатору. Под крылом стали появляться маленькие зеленые островки. Они всплывали будто из глубины ярко-голубого океана. Через минуту раздался усталый, но приятный голос стюардессы, усиленный микрофоном:
— Прошу пристегнуть ремни. Самолет идет на посадку в Гонолулу.
Оторвавшись от иллюминатора, я взялся за ремни. Вдруг со мной стало твориться что-то невообразимое. Казалось, все содержимое желудка подступает к горлу, хотя из-за треволнений в пути я почти ничего не ел. Я попробовал сесть прямее и закрыл глаза. Самолет резко устремился вниз; ощущение было ужасное, будто я летел в черную бездну с верхушки высокой пальмы.
После резкого толчка рев моторов стал стихать. Я открыл глаза, потряс головой, стало легче. Мимо прошла стюардесса:
— Готов?
Я кивнул головой и начал надевать пальто. Открылась дверь, и в самолет ворвался гул аэродрома. Придерживая рукой разбухший от документов карман, я двинулся к выходу.
На трапе я с удовольствием вдохнул мягкий прохладный воздух Гавайских островов.
— В вашем распоряжении два часа, — заметила стюардесса, стоявшая у борта.
— А который сейчас час?
Она взглянула на часы, пошевелила губами, будто что-то подсчитывала в уме, и ответила:
— Десять сорок утра, время гонолулское.
Я завел часы, потому что остановил их вчера, запутавшись в чехарде поясного времени.
Озираясь по сторонам, я медленно зашагал к аэропорту и чуть не налетел на мужчину средних лет в коричневом пальто. В руках у него был небольшой радиоприемник, из которого, к моему удивлению, лилась музыка, проводов же нигде видно не было. Мужской голос исполнял гавайскую песню под аккомпанемент укулеле[21].
О неважном самочувствии я мгновенно забыл. Музыкальный ящик был моей постоянной мечтой с тех пор, как я себя помню. От нахлынувших воспоминаний защемило сердце, захотелось домой. Человек с радиоприемником неожиданно обратился ко мне, видимо заметив мое любопытство.