Дэнни вновь подмигнул мне и внимательно посмотрел на маму.
— Нет, мамуль, не помогло, — и засмеялся, будто произнес веселую шутку.
Я не поддержал его. То, что он говорил, казалось мне правдой.
— Ты злой, — засмеялась женщина, принимая шутку сына.
— Повторяю, мамуль, не помогло, — сказал он настойчиво. — Скажи ей, дружище, — обратился он ко мне, — ведь она такая же красивая, как и была, не так ли? Ведь она самая красивая на свете!
— Просто злодей! — вновь рассмеялась женщина.
Я не знал, что делать. Я разбирал все слова, что они произносили, но смысл их мне был совершенно непонятен. Я оказался в затруднительном положении и не ведал, как из него выбраться. Ясно было одно: они счастливы друг с другом, этого было достаточно.
Я взял Дэнни за руку и спросил, не будет ли возражать его мама, если ей предложить поменяться местами.
— Спасибо, дружок! Ты очень любезен.
Я поднялся. Дэнни окликнул маму, и мы поменялись местами. Через минуту голова Дэнни уже покоилась на ее руках, он спал. Я взглянул на его маму. Щеки и губы ее уже не были такими бледными, но красивее она не стала. Я опять подумал об алинг Петре, но мысли мои смешались, напала дремота, и я вскоре тоже уснул.
Меня разбудила стюардесса и попросила пристегнуть ремни. Я бросил взгляд на Дэнни, он все еще спал, и мама пристегивала его ремнями. Опять начиналось противное снижение, я ждал его с ненавистью. Самолет стал проваливаться; каждый раз у меня внутри все обрывалось. Ощущение было преотвратительное.
Самолет вновь нырнул вниз, моторы взревели, и Дэнни проснулся.
— Эй, — окликнул он меня, — мы ныряем! — и стал подражать звуку самолета.
Через минуту мы были над Сан-Франциско. Меня захватил вид ночного города, и я забыл про Дэнни. Подо мной была настоящая Америка. Здесь, по словам Ричарда, были самые длинные в мире мосты. Я спросил стюардессу, можно ли выйти из самолета. Та ответила, что самолет будет стоять пять часов. Была глубокая ночь, в городе я, конечно, никого не знал, мне ничего не оставалось, как ждать в аэровокзале, пока подготовят самолет к перелету в Нью-Йорк.
— Ты здесь выйдешь? — крикнул Дэнни.
— Собираюсь.
— Давай вместе?
— Ладно.
Он обернулся к матери, и глаза его вновь увлажнились.
— Мамуль, а она будет?
— Да, сынок. Думаю, что придет вместе с твоим отцом.
— Лучше бы мне остаться с тобой.
— Успокойся. — В голосе ее звучала нежность. — Мы ведь будем вместе даже раньше, чем ты думаешь. Как бы там ни было, твой отец хороший человек. Он будет добр с тобой.
— О нем я не беспокоюсь. Я боюсь… ее.
— Ничего! Я думаю, она достойная женщина. Она очень красивая.
— Красивее тебя?
— Да, сынок.
— Не верю! — твердо сказал Дэнни. — Совершенно не верю!
Она нежно шлепнула его по щеке:
— Ты настоящий изверг! Пошли, пора выходить.
Дверь открылась, и они встали со своих мест. Я двинулся за ними. Дэнни оглянулся.
— Не отставай, — попросил он, — будь с нами.
— Хорошо.
На летном поле чувствовался прохладный октябрьский бриз. Небо все было усеяно звездами. Я старался не отставать от Дэнни; он крепко держал мать за руку, будто не собирался отпускать ее от себя.
Мне очень хотелось увидеть отца Дэнни. Ведь он был из Голливуда, а в американских кинофильмах все в Голливуде были как на подбор красавцами. Поэтому хотелось увидеть живого голливудца, да и новая мать Дэнни очень интересовала меня.
Думаю, все это происходило из-за моего невероятного любопытства. Я любил смотреть на пожары, драки, разглядывать незнакомых людей — словом, все, что было новым и неожиданным.
Как-то отец застал меня, когда я подглядывал, как наш деревенский кузнец манг Бе́рто бил свою жену. Отец всю дорогу до дому тащил меня за ухо, и, хоть дом был рядом, дорога показалась мне бесконечной. В тот вечер я слышал, как он кричал маме, что я унаследовал этот порок от ее сестры. По словам отца, тетя Клара была ходячей газетой. Из-за этого замечания мама не разговаривала с отцом до самого утра.
Аэровокзал сверкал всеми огнями и был полон народу. Громкоговорители не затихали ни на минуту. Окажись здесь дядя Сиано, он сразу вспомнил бы о тете Кларе. Мы зашли в зал ожидания. Мать Дэнни начала крутить головой и подниматься на цыпочки, а мы с Дэнни сели на длинную скамейку, на ней можно было даже спать.
Вдруг лицо матери Дэнни изменилось, мягкая улыбка мгновенно слетела с губ, глаза стали колючими.