— Криспин сообразительный мальчик, — услышал я голос дяди. — Запомни: он мой племянник!
— Вижу, — опять рассердилась тетя Салли. — Он-то уж добьется большего, чем ты. Он вам докажет! Не так ли, Крис?
Я поспешил проглотить кусок печенья, сделал глоток кофе и согласно кивнул головой. От волнения я подошел к крану и выпил стакан холодной воды.
Дядя встал из-за стола и дружески хлопнул меня по плечу:
— Теперь ты живешь в моей семье, Крис.
С улыбкой я обернулся к дяде, но с другой стороны меня за руки взяла тетя:
— Ты живешь в нашей семье, Крис!
Дядя смущенно поцеловал жену. Инцидент, как я понял, был исчерпан. Мы перешли в комнату, заставленную множеством кресел. Пол комнаты покрывал толстый ковер, наверняка, чтобы не натирать его кокосовой скорлупой. Я никак не мог свыкнуться с необычной обстановкой. Я вспомнил, что читал, как Авраа́м Ли́нкольн родился в бедной хижине, беднее самой последней лачуги в нашем баррио, и решил: если он мог стать президентом, почему бы дяде не иметь сверкающего автомобиля?
Мои размышления прервала тетя, попросив рассказать о родине. Линкольн мгновенно вылетел из головы, и я начал рассказывать о папе с мамой, о гибели Мануэля и бедствиях во время войны, о Ричарде, которому обязан своим приездом. Добравшись до Марии и ее циновок, я вдруг вспомнил, что совсем забыл о подарках. Я бросился к чемодану и первой вытащил, конечно, циновку сестры, за ней светло-голубую шаль, блестящий батангский балисонг[30] с перламутровой ручкой и лезвием в шесть дюймов, баронг-тагалог[31] из хуси[32] и набор салфеток ручной выделки в традициях северного Лусона.
Тетя как зачарованная не сводила с подарков глаз; она только легонько коснулась шали, будто перед нею лежала не шаль, а покрывало со знаменитой статуи Санта Марии, красы и гордости церкви в соседней с нами деревне. Как меч святого Мигеля, которым тот поразил страшное чудовище, дядя взял балисонг. Положив нож на журнальный столик, он не спускал с него глаз. Но вот дядя снял свою сорочку и надел баронг-тагалог. Филиппинцы надевают баронг-тагалог на фиестах и в других торжественных случаях. Рубашка пришлась впору. Я взглянул на тетю; она накинула на плечи шаль и собиралась что-то сказать, но перед нею возник дядя Пит:
— Ну как я, Салли?
— Чудесно! — И ее глаза блеснули. — Ты знаешь, Пит…
— Да?
— Ты, оказывается, у меня… симпатичный.
У дядюшки дрогнули губы, но он ничего не вымолвил в ответ, только закрыл глаза и глубоко вздохнул, да так, что колыхнулось все его плотное тело. Наконец он промолвил:
— Спасибо, спасибо, дорогая. — Он нежно обнял жену, глаза его стали влажными. — Ты тоже очень мила.
Я с интересом наблюдал за всей этой сценой. Не отпуская рук дядюшки, с шалью на плечах, тетушка торжественно обратилась ко мне:
— Спасибо тебе, Крис, за подарки. Ты будто вернул нас на наши родные острова, мы вновь почувствовали себя молодыми.
— Да, — поддержал жену дядя. — Истинно, ты вернул нам молодость.
Сердце у меня дрогнуло, на глаза навернулись слезы. Я вдруг всем существом понял, как тоскуют эти люди по родине, которая лежит от них в двенадцати тысячах миль и которую они не видели уже двадцать лет. Мне захотелось домой.
— Тетушка Салли… дядя Пит… — начал я, — я… очень рад… — Я хотел было улыбнуться, но слезы хлынули из моих глаз.
ГЛАВА 11
В ПЕРВЫЕ ДНИ
В первые дни в Нью-Йорке я не выходил из дому, знакомился с квартирой; многое в ней мне казалось новым и неожиданным. Началось с холодильника. Я обнаружил в нем отделение, где вода превращается в лед, это натолкнуло меня на размышления.
Заметив как-то, что со дня моего приезда никто не берет кубики льда, я спросил дядю, для чего он держит в холодильнике лед.
— Да так, ни для чего особенного. Ну, если кто-нибудь заболеет, мы кладем лед на голову, хорошо помогает при высокой температуре.
— И всё? — удивился я.
У нас на Филиппинах, где круглый год высокая температура, никто не пользовался льдом для лечения.
— Бывает еще, забудем поставить пиво в холодильник, а неожиданно нагрянут гости, тогда лед кладем в пиво, правда, получается плохо, пиво, разбавленное водой, я не люблю.