Самой любимой передачей тети были пятнадцатиминутные радиоспектакли. Шли они ежедневно в полдень, серия за серией. По утверждению диктора, передачи шли благодаря любезности компании «Спрингсуи́т», производившей мыло.
В самый критический момент пьесы — например, когда героиня попадала в трагическую ситуацию из-за нелепого стечения обстоятельств: ее покидал возлюбленный и она принимала решение покончить жизнь самоубийством, — в пьесу вдруг врывалось пение:
Затем голос диктора приглашал послушать передачу на следующий день, тогда станет ясно, что произойдет с героиней.
Тетя Салли часами размышляла над передачей и даже консультировалась со мной, расстанется героиня с жизнью или нет.
Я отвечал, что не знаю, меня самого начинала беспокоить судьба девушки.
Я втянулся в радиопередачи и с нетерпением ожидал очередные пятнадцать минут драмы.
Героиня не рассталась с жизнью. Верная подруга неопровержимо доказала, что возлюбленный не был виноват. Героиня поступается своей гордостью и решает ехать к возлюбленному в его студию в Гринич Ви́ллэдж. Там она узнает, что расстроенный возлюбленный исчез, не оставив адреса. Убитая горем девушка чуть не попадает под машину на улице, все мысли ее о трагической любви. По пути домой она видит аптеку, ей приходит в голову мысль купить крысиного яду…
Снова девичий голос под нежную музыку призывает пользоваться «Спрингсуитом» и смывать грязь только мылом этой фирмы.
В тот день ни тетя, ни я почти не прикоснулись к обеду, хотя был «цыпленок адобо» и жареный рис с «сосисками Бильбао», я их просто обожал. Мы не находили себе места: не терпелось узнать: героиня купила яд травить крыс или отравить себя?
На следующий день тетя Салли забежала в магазин всего на несколько минут — боялась опоздать на радиопередачу. Диктор вкратце рассказал, что происходило в предыдущих сериях, и мы услышали тяжелые шаги: героиня возвращалась домой. Она положила крысиный яд на стол, мы замерли.
Тут героиня заговорила сама с собой. Она вспоминала счастливые минуты любви, особенно в душу ей запал день, когда она и возлюбленный попали под дождь. Они укрылись его плащом и все же вымокли до нитки. Это было такое счастье, что девушка разрыдалась. Наконец героиня задает решающий вопрос: «Женщина я или крыса?»
В доме стояла такая тишина, что был слышен каждый удар сердца тети Салли. Оно билось, как барабан моро в дни войны.
Перед девушкой вопрос стоял ребром: если она женщина, то должна навеки остаться старой девой, если крыса — то принять яд. Ее размышления прервал телефонный звонок. Звонок был не по пьесе, а настоящий у нас в доме. Не успел я попросить святого Криспина, моего патрона, чтобы тетушка не посылала меня к телефону, как та уже это сделала. Сердце рвалось на части, хотелось узнать о решении девушки: остаться старой девой или крысой, но нужно было идти. В душе на мгновение вспыхнула ярость: ведь тетя явно знала, что звонят не мне — кто меня знал в Нью-Йорке? — и все же заставила идти к телефону.
Я поспешно поднял трубку. Конечно, спрашивали тетю Салли. Я позвал тетю, но та ждала решения девушки. Я заорал:
— Это вас, тетя Салли!
Она подошла к телефону, недовольно бурча:
— Не могут позвонить, когда я не занята!
Я бросился на кухню, где стоял приемник, и попал как раз на пение: «Наше мыло — «Спрингсуит»…» и так далее.
Развязка была упущена. Мое огорчение трудно описать. Появилась разгневанная тетушка. Глаза ее метали молнии.
— Кто бы, ты думал, звонил? Миссис Тори́био! Звонила просто так, от нечего делать!
Она захватила конец песенки и беспомощно уставилась на приемник.
— Убила она себя или нет?! — в отчаянии воскликнула тетя.
— Не знаю. Я прибежал, а девушка уже пела свою мыльную песенку.
— Эта госпожа Торибио невыносима! — возмутилась тетя Салли. — Звонить по пустякам, да еще в абсолютно неподходящий момент!