— Прошу выдвигать кандидатуры на пост вице-президента, — раздался другой голос.
Мы осторожно открыли дверь, и Эдди нажал кнопку лифта. Тот появился через несколько минут, мы покатили вниз. Лифтер насвистывал «Ты мое солнышко» и неимоверно фальшивил. Это был типичный азиат, но в Америке не так-то просто определить национальность.
Мы оказались на улице. В лицо ударил резкий ветер, и мы зашагали вдоль Бродвея.
Я на минуту задержался на тротуаре: из тоннеля подземки вылетел поезд и начал подниматься по эстакаде.
— Пошли! Это же просто поезд! — потянул меня Эдди. — Уже темнеет. Зимой всегда темнеет рано.
Я энергично двинулся за ним. Резкий, холодный ветер бил в лицо, я начал дрожать. На набережной ветер был еще свирепее. На голых деревьях не удержалось ни листочка. Вокруг нас — никого. Даже вода была какой-то серой и враждебной, казалось, она застыла на месте. Зачем Эдди притащил меня сюда?
— Эдди, здесь очень холодно, — сказал я, подпрыгивая, — может, найдем что-нибудь потеплее? Я не привык к такому холоду.
— Почему? Разве на Филиппинах не бывает такой погоды? — спокойно сказал он, усаживаясь на каменный парапет.
— Что ты! У нас же не бывает зимы. Я даже не видел никогда снега.
Я снова вздрогнул. Уши замерзли. Я коснулся уха, но не почувствовал прикосновения. Казалось, оторви его, я все равно не почувствую.
— Тебе надо привыкать, — сказал Эдди, — у нас зима стоит месяца три.
— Нет, Эдди, — ответил я, клацая зубами, — я ухожу…
— Хорошо, — согласился тот, — пойдем к усыпальнице Гра́нта. Там теплее.
Я не понял, куда он меня зовет, но был согласен идти куда угодно, лишь бы там было теплее.
— Далеко это?
— Да нет, тут рядом. — Эдди показал на дом, напоминавший древнегреческий храм.
Здание было с колоннами и массивными каменными ступенями, по бокам виднелись скульптуры орлов, как будто собиравшихся взвиться в небо.
Мы побежали. За нами увязались четыре серых голубя — видно, замерзли тоже. Сердце мое дрогнуло, когда мы входили в мраморный холл, минуя огромные колонны.
— Это настоящая усыпальница, — сказал Эдди холодным и мрачным тоном. — Здесь, — показал он вниз, — покоятся тела генерала Гранта и его жены.
Дрожь пробежала у меня по телу; виноват был отнюдь не холод. Перед моим взором возникло лицо человека с обложки комикса, что читал Эдди. Ну и парень этот Эдди! Багряный луч солнца проник сквозь окно, от этого стало еще холоднее. Откуда-то донесся далекий колокольный звон, грустный, печальный, едва различимый. В чуть слышную мелодию колоколов время от времени врывались гудки пароходов.
— Это из церкви на Риверсайд, — заметил Эдди.
— Ты здесь часто бываешь?
— Да нет, не очень. Был раза два-три, и то летом. Мы живем недалеко от дома госпожи Паскуа, а здесь ближайший от нашего дома парк. — Голос Эдди звучал мрачно и торжественно.
— Тебе здесь нравится? — спросил я.
— Да, — отрывисто сказал он, — особенно когда необходим покой.
Это звучало жутко. Ему было наверняка не больше четырнадцати, хотя ростом он был выше меня. Вьющиеся волосы обрамляли приятное, симпатичное лицо.
— А зачем ты притащил меня сюда? — спросил я, постепенно согреваясь. Даже уши вновь обрели прежнюю чувствительность.
— Мне показалось, что тебе тоже нужен покой, — мягко заметил Эдди. — Ты же с Востока, а я читал, что все восточные люди по-особому относятся к подобным местам, вот я и решил, что…
— Эдди!
— Когда ты появился, ты выглядел таким серьезным, — продолжал он. — Я предложил комикс, ты небрежно отложил его в сторону, будто тебя это не интересует. Любой мой товарищ вцепился бы в книжку, ты же нет. Я почувствовал себя малышом перед тобой. — Он не сводил с меня детски-наивного взгляда.
Мрачная гробница, багровый отсвет угасавшего дня напомнили мне о Мануэле. Странно, но я подумал и о Ричарде.
— Эдди, — взял я его за руку, она была не теплее моей, — я не знаю, что сегодня произошло со мной. Я, как и ты, люблю комиксы. Во время войны я перечитал их целую кучу. Но сегодня… Не знаю, но книга меня совершенно не заинтересовала.
— Криспин… — медленно произнес он мое имя. — А как твое уменьшительное имя?
— Крис.
— Тебе нравится здесь, Крис?
— Здесь… в гробнице?
— Да нет, в Америке.
— Да, наверное. А что?
— Порой я так устаю здесь. Мне хочется куда-нибудь уехать. Мама рассказывала много чудесных историй о Филиппинских островах, я стал мечтать о них. Скажи честно, там действительно хорошо?
— Конечно, — уверенно сказал я, — но и здесь неплохо.